Юлия Пушкарева - Клинки и крылья [СИ]

Сен-Ти-Йи, стоя спиной к ним с Ривэном, воздела узловатые руки; седой пучок окончательно растрепался, утратив остатки чопорности. Под звёздным светом Сен-Ти-Йи как никогда походила на старую ведьму — как ей, собственно, и полагалось.

— Аннган сун лируэ! — выкрикнула она, и Альен узнал слегка искажённый язык Отражений. Что же ещё скрывали от него Фиенни, Старший и другие обитатели Долины? Не пошла ли их зеркально-плавная речь напрямую от речи бессмертных?…

— Что она делает? — в ужасе прошептал Ривэн, пятясь всё дальше — скоро упрётся в земляной вал Гюлеи и, бросив к болотным духам все статуэтки и Альена с его магией, побежит к порту. — Клянусь, я не притронусь к этому… к этому после всего, что было! У нас что, нет другого способа передвижения?

— «Стань кораблём», — перевёл Альен, вслушиваясь в безмолвие, гудящее от колдовства и шума воды. — Она сказала «Стань кораблём».

Склизкое тело Дии-Ше, подчиняясь чужой воле, стало неспешно изменять форму. Вот застыли и вытянулись щупальца, точно скрюченные параличом (Альен, вздрогнув, вспомнил ноги Дарета). Вот закрылись изредка моргающие глаза — один ряд за другим, повторив форму волн. Вот раздался треск — исподволь, из глубин, — и живые ткани с холодной кровью в несколько минут одеревенели, застыли, покрывшись щепками, чернью и блестящим лаком. Щупальца срослись, прилипли к телу, плоть Дии-Ше вытянулась, в немом порыве стремясь к берегу, и обрела величавую, гладкую неподвижность. Последними появились паруса — непроницаемо-чёрные полотнища, надувшиеся ветром над не менее чёрной кормой.

— Добро пожаловать на борт, волшебник, — утомлённо выдохнула Сен-Ти-Йи. Альен посмотрел на Ривэна: тот всё тряс головой, не в силах поверить в увиденное. Потом решился и протянул ему руку.

— Так ты согласен следовать за мной?

— Д-да, — выдавил Ривэн, и голос его звучал не менее деревянно, чем треск преображённых щупалец. — Да, куда угодно, когда угодно, но не… — он умолк и перевёл дыхание — наверное, понял, что любые «но» уже не имеют смысла. — Да, милорд. Разумеется.

В этом отчаянном «разумеется» Альен услышал что-то похожее — конечно, лишь отдалённо, как эхо, прихотливо изменяющее голос, — на то, что сам он испытывал к Фиенни… Совладать с волнением оказалось нелегко.

— Тогда пойдём, ученик.

Плыть пришлось долго, и время тянулось медленно — так медленно, будто Альен сидел напротив водяных часов, столь ценимых в Минши и Кезорре. Каждая секунда ожидания, просачиваясь сквозь невидимую воронку, изматывала его. Непонятный узел в груди, завязавшийся в тот момент, когда он почувствовал наконец разрыв, ныл всё сильнее, и особенно по ночам.

Может быть, впрочем, это была заурядная боль в сердце — нудно тянущая, без всяких следов волшебства. Отец жаловался, что она поселилась в нём годам к тридцати и больше не покидала. Ещё три-четыре года — и по меркам Обетованного можно будет считать себя начинающим стариком…

Корабль из Дии-Ше получился лёгкий и на удивление быстроходный. Не нуждаясь в штурвале или гребцах, он свободно нёсся по волнам, будто превращаясь в их продолжение, чутко реагируя на малейшую смену ветра. Альен, пожалуй, никогда не плавал на таком хорошем судне: даже кораблю, вызванному Зелёной Шляпой — увы! — не дано с ним тягаться…

Как там вещал Нитлот со своей любовью к глупо-вычурным речам — «обаяние зла»? Видимо, это оно. Есть своя грустная логика в том, что у «зла» корабли удобнее.

Им повезло (если в сложившейся ситуации хоть что-то он был вправе назвать везением): море было спокойно. Лишь однажды ночью ветер начал яриться больше обычного; Ривэн уже стал бледнеть, с испугом поглядывая на потемневшие волны, однако вскоре всё стихло, и грозовые тучи ушли на восток, к материку. Альен до рассвета не спускал глаз с Сен-Ти-Йи, но старушка была безмятежна и, кажется, ничего не сделала, чтобы отогнать бурю.

Или просто скрыла от него всё, что сделала.

Единственной помехой был туман. В западных водах, куда вскоре вошёл чёрный корабль, его было до странности много. Каждое утро всё вокруг затягивала бледно-молочная пелена, иногда не спадавшая почти до полудня. Альен замерзал на сквозном ветру, а от туманной влажности его терзал кашель — но такие моменты ему скорее нравились. Можно было хоть до бесконечности всматриваться в эту жемчужно-серую хмарь, выискивая в ней зачатки форм и узоров. Можно было стискивать зубы от боли, комкая на груди рубашку — и так, чтобы никто не заметил…