Юлия Пушкарева - Клинки и крылья [СИ]

— Я не знаю, — хрипло согласился он. — С тобой ничего нельзя знать. Одни загадки. В каждой фразе — много смыслов одновременно, и ты словно бьёшь наудачу.

— А ты научился считывать их все сразу, — задумчиво произнёс Фиенни, прихлёбывая чай. Альен видел, как дёрнулось его горло, но не слышал глотка. Он уже сам не знал, тень ли перед ним.

— Да уж, — с невесёлой улыбкой он взялся за бутыль. — Пришлось научиться.

— Дело в том… — Фиенни прервался, чтобы взять бокал. Кончики их пальцев соприкоснулись. Альен заметил, что озвучивает это про себя с нездоровым упоением, и отступил на полшага. — В том, что я и сам чаще всего не знаю, какой из смыслов собираюсь вложить в слова.

— Это я уже понял, как ни странно, — съязвил Альен. Он пригубил вино; на губах остался терпкий привкус, раскрывшийся неспешно, точно ночной цветок. Из центральной части Кезорре, как он и предпочитал. Возможно, с виноградников Ариссимы или Гуэрры.

— Ты не закончил кое-что, о чём мы начали говорить, — вспомнил Фиенни, постукивая ногтем по бокалу. Альен по привычке задался вопросом, случайно или намеренно он это «вспомнил» — но потом решил, что раздумывать бессмысленно. Пусть всё идёт, как идёт.

Может, его на самом деле похитили и подменили, как младенцев из сказок про боуги? В их колыбели, правда, обычно подкладывали полено или кусок железа. Леди Тоури, наверное, согласилась бы, что это недалеко от истины…

— По-моему, ту тему лучше не затрагивать.

— Потому что мы говорили о любви? — в глазах Фиенни заплясали серебристые искорки. Он опять улыбался той вкрадчивой улыбкой, от которой Альен утрачивал душевное равновесие — или то, что наивно за это равновесие принимал.

— Не совсем о любви. Мы говорили о зависимостях. О добровольной несвободе.

— А ещё о Хелт.

— О тебе и Хелт.

— Могли бы о тебе и Ниамор, о тебе и леди Море… — Фиенни с невозмутимым видом выдержал паузу. Кажется, Альен всё-таки слишком много успел ему рассказать… Как и всегда, собственно. — О тебе и Тааль-Шийи. О тебе и этом юноше-бастарде, Ривэне из Дорелии… Может, хватит ревновать? Это как-то смешно с твоей стороны.

На несколько секунд язык Альена присох к нёбу, так что он даже забыл поинтересоваться, за какую провинность Фиенни величает Ривэна незаконным сыном. Он и так, бедняга, сирота.

— Я не ревную.

Фиенни издал невнятный звук — нечто среднее между зевком и скептическим мычанием.

— Хочешь повыяснять отношения, как пожилая супружеская чета? Я не против, иногда это забавно.

— Иногда, но не теперь, — Альен одним рывком опрокинул в себя бокал и поморщился. Так пьют дорелийский сидр или эль в Альсунге, но уж никак не вино… Впрочем, для него это сейчас не было препятствием. — Ты сказал, что иногда одно лучше другого, правильно?

Настала очередь Фиенни морщиться — то есть по-детски беззащитно хмурить лоб.

— Как же ты обожаешь эти ханжеские шифры, Альен… Будто письменность кентавров: без дурман-травы не разобраться. Говори прямо, ученик.

— Я и сказал прямо, — обречённо вздохнув, Альен продолжил почти нараспев: — Ты говорил, что свобода лучше несвободы, а… — он запнулся: терпеть не мог произносить банальности. — А не-любовь — любви.

— В чём-то, — уточнил Фиенни. Он обхватил колено, рассеянно переплетя пальцы, и Альен лишь теперь заметил, что они похожи на пальцы русалок — такие же до зеленоватости бледные. — Я говорил: в чём-то, а не в абсолюте.

— Может быть… Я не говорю, что не согласен, но… В чём именно?

Взгляд Фиенни стал странно-глубоким — таким, будто ему известно всё в Мироздании, будто он видел концы и начала всех дорог. Переливы лиры на мгновение замерли.

— Кажется, ты всё-таки не так меня понял. Ты ведь уже предположил.

— Да.

— Неверно.

— Ты ведь не знаешь…

— Знаю.

Разговор двух умалишённых, если послушать со стороны… Альен хмыкнул и добавил себе ещё вина. Оно выплеснулось в бокал с густым и невесёлым звуком — как обрядовая кровь на могиле Нода из Овражка.

На могиле, куда Альен приходил, чтобы воскресить сидящую перед ним тень.

— Тогда мне можно не озвучивать?

— Можно, разумеется, — Фиенни сместился влево; огоньки жаровни теперь лучше освещали ему лицо, и это сбивало с толку. — Но я хочу, чтобы ты всё-таки озвучил. Иначе есть вероятность, что мы впервые в жизни друг друга не поймём.

Раздался еле слышный топоток, и под дверь на улицу шмыгнула песочного цвета ящерица. Единственное, должно быть, живое создание на огромной площади вокруг. По сути дела, они с Фиенни сейчас одни в целом мире, и всему Обетованному — по обе стороны океана — не добраться до них. Ни Хаосу, ни Порядку нет до них дела на целых три дня. Щедрый (щедрый без всякой иронии) подарок судьбы… Альен уже не впервые поймал себя на том, что умоляет время остановиться или тянуться помедленнее, стать густым и вязким, точно мёд. То, к чему он так жадно рвался, то, ради чего пересёк мир и ради чего допустил смерть Бадвагура, — уже случилось.