Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Тхэласса сделал шаг в сторону и ещё раз ощупал противника взглядом — будто впервые видел его.

— Догадываюсь. Так покажи мне предел, Повелитель Хаоса. Ты разделил наш мир, поднимал мёртвых, сам умер и выжил — а теперь не можешь завершить такую мелочь?

Лорд Альен сжал рукоять меча. Слабый отголосок его мыслей — смесь напряжённой тревоги, бесстрастных, почти математических расчётов и чего-то ещё, всегда и ото всех сокрытого — коснулся сознания Уны и тут же исчез. Он шагнул влево, зеркально повторяя движение Тхэлассы.

— Меня не так легко спровоцировать.

— Легко, если знать, на что давить. Я помню.

— Не выйдет. Или ты сдашь Академию, или я заставлю тебя это сделать. Даже ты, с твоей волей, не сможешь противиться. Такой финал твоих игр будет бесславным, Тхэласса — даже если ты служишь королю Альсунга не из чистой преданности, в чём я более чем уверен. Выбирай.

— Чистая преданность… — Двуликий хмыкнул. — Твоя любовь к красивым словам тоже осталась прежней. Я никому не предан, а этому недотёпе Хавальду — и подавно. Его предшественники развязали войну, которая наверняка перекроит Обетованное, а он не в силах её закончить. Люди так часто не постигают, что творят.

— Тем более. Значит, поражение не должно стать для тебя личной обидой. Ты будешь отпущен целым и невредимым. Если веришь моему слову — даю его.

В зеленоватом свете милая мальчишеская улыбка ещё больше напоминала оскал.

— Думаешь, я так дорожу своей жизнью, Альен? Дело отнюдь не в ней, — (Уна уже не впервые заметила его необычную — несколько старомодную — манеру речи; пожалуй, о возрасте тут, как и в случае с Лисом, лучше не думать,). — Плохо же ты меня знаешь, если рассуждаешь вот так… Мне казалось, что лучше. Я ведь всегда был твоей звериной стороной. Той, которую ты держишь в непрочной клетке.

Мраморно-бледный лоб лорда Альена прорезала морщинка — но ответил он насмешливо:

— Боюсь, для «звериной стороны» ты слишком много болтаешь.

— Возможно. Но всё же… — с показной неторопливостью наместник отстегнул от пояса маленький чехол, открыл его и достал что-то маленькое и тёмное. Блеснула крошечная — затерявшаяся — серебистая капелька стекла; зеркало Уны затрепетало, а сапфир сквозь ткань блузы обжёг ей грудь. — Кусочек твоего зеркала. Помнишь свой подарок?

— Помню, — не убирая руки с меча, лорд Альен вздохнул. — Знал, что ты им воспользуешься. Скучно.

— Скучно? — Тхэласса казался всерьёз уязвлённым. — Но ты помнишь и то, что заключено в нём?… Как бы там ни было, с этой вещицей я неуязвим для твоих чар.

— Допустим, — Уна не различила лживого витка в глубине этого голоса — но могла бы поклясться, что он там есть.

— Допустим? — Тхэласса с деланым возмущением поджал губы. — Нет, это правда. И ты это знаешь… Ох, Альен, каким же многообещающим мальчиком ты был тогда, в Вианте! Очень… увлекательным. Тебя хотелось разгадывать, как странную историю, — ещё один мягко-текучий шаг — теперь навстречу. — За одними целями скрывались другие — второе, третье, четвёртое дно… Ты смело играл с границами жизни и смерти (ведь большинство из них, ты прав, надуманны), и мне это нравилось. Нравились твоё сознательное одиночество, твоя одержимость… Так ты нашёл его?

Последний вопрос был задан без перехода — как бы между прочим, в качестве связки; но что-то в лорде Альене натянулось, словно чёрная струна. Он побледнел — серьёзное белое пятно в насмешливом мраке — и долго не отвечал. Они с Тхэлассой стояли перед драконицами, друг напротив друга — разные и похожие, точно искажённые отражения одного предмета. Их роднил какой-то тёмный блеск. Уна впервые поняла: они так близки, что могут быть только врагами — или, наоборот, стать друг для друга всем.

Но второй вариант исключается: слишком темны и переполнены болью — испытанной от других и другим нанесённой — сердца обоих.

— Его?

— Да. В Кезорре ты искал сведения о некромантии и истории, драконах и западном материке, но мы оба знаем, в чём крылась суть… Точнее, одна из сутей. Так нашёл — его, своего учителя? Того, кого однажды назвал лучшим из живших?

Лорд Альен молчал ещё пару мгновений, а потом вдруг вытянул из ножен меч. Сталь, отливающая синим, вскинулась со змеиным шелестом; воздух отяжелел, пропитавшись её мрачной силой. На Уну пахнуло подземной гнилью, жасмином и — почему-то, действительно — миндалём; сотня смутных шёпотов, стонов, касаний призрачных рук закружилась над площадью; шум битвы затих, отдалившись, и ти'аргские воины замерли в беспричинном — как им казалось — приступе ужаса.