С лица Сатора уже давно исчезла кривая улыбка. После этих слов полный доспех «бессмертного» уже не казался ему таким надежны и крепким, как раньше.
— С расстояния пяти десятков шагов легионера не спасет и щит… Да…, — Фланк тяжело опустился к костру. — Наша «черепаха» едва сползла с тракта, как первая линия уже лишилась троих, — десяток первой линии турии состоял из самых опытных воинов, как правило, ветеранов, удар которых обычно и решал исход сражения. — До первых деревьев леса нужно было пройти лишь тридцать шагов… Тридцать проклятых шагов, каждый из которых моя турия оплатила кровью, — он шарил тяжелым взглядом по сидевшим в напряжении фигурам пока не наткнулся на фляжку с вином, к которой сразу же и приложился. — Я помню этот дикий свист, за которым сразу же следовал удар по металлу и чей-то вскрик… Закрывшись щитами, мы смотрели друг на друга, гадая, кто умрет следующим… Ха-ха… Свист, удар и вскрик…, — Фланк снова и снова повторял одно и то же — то, что запомнилось ему больше всего. — Свист, удар и вскрик… Снова и снова…, — его голос постепенно становился все тише, опускаясь до еле слышного бормотания. — Один за другим…
В какой-то момент сидящая фигура бывшего комтура, так и не выпустившего из рук фляжку с вином, начала заваливаться набок.
— Как же это так? — Сатор же все никак не мог спокойно переварить услышанное. — Здесь же сталь почти два калана толщиной! Какие стрелы?! Что этот птенчик нам тут вещает?! — не поленившись, он притащил свой нагрудный доспех и выразительно постучал по массивной металлической пластине. — Да мне урод один вот прямо по нему, — легионер еще раз тряхнул металлом. — Со всей дури боевым молотом зарядил и… хоть бы хны! Сказки все это! Комтур бывший…, наконечники, торги…, — наконец, он сам предложил единственное, на его взгляд, разумное объяснение. — А вы и уши развесили!
Молчавший же все это время Халли вдруг громко зевнул, а через мгновение буркнул кривляющемуся Сатору:
— Сам ты сказочник… Это наконечник из гномьего железа, дурья башка… Такая железяка прошьет наш доспех как масло, — он натянул на себя плащ и уже оттуда снова донесся его глухой голос. — Если у Ольстера такого добра много, то мы умоемся кровью еще до того, как обнажим мечи.
После этого заявления у всех сразу же пропало желание дальше трепать языком и остальной десяток один за другим начал засыпать. Последним, подкинув в костер несколько здоровенных коряг, завернулся в плащ и сам Сатор, твердо пообещавший само себе завтра подробно расспросить «этого языкастого типа» обо всем… Через несколько минут он уже спал и не видел, как мимо их костра быстро прошли трое высоких легионеров с особыми алыми нашивками на груди — знаком принадлежности к алой сотне, охранявшей самого Сульде. Троица с обнаженными мечами вела к шатру шаморского командующего какого-то человека, лица которого было не разобрать из-за глубоко накинутого капюшона.
В шатре же, расположившемся в самом сердце лагеря, не смотря на позднюю ночь, было светло от горевших факелов и глубокой жаровни с полыхавшими углями. Пляшущий на плотной ткани шатра огонь светом и тенью рисовал фантастические картины удивительных существ с длинными шеями, огромными крыльями и ребристыми хвостами. Однако сидевшим на мохнатых теплых кошмах людям не было никакого дела до этого. Оба — и худой старичок с длинной бородкой в дорогом синем халате, отороченном роскошной полосой переливающегося меха, и коренастый пожилой мужчина с угрюмым словно застывшим в камне лицом буравили друг друга глазами. Если бы взгляд мог причинить хоть какое-то страдание человеку, то оба они несомненно уже бы лежали и корчились от дикой боли, сраженные своей ненавистью.
— Они забрали моего сына! — шипел как болотная гадюка Сульде, нервно оглаживая рукоятку кинжала. — Моего Урякхая, батыра из батыров, убили какие-то грязные дикари! — кинжал то покидал ножны, то тут же с шелестящим звуком возвращался обратно. — Ты меня не остановишь, старик! Я прошу тебя, не стой у меня на пути… Раздавлю, как гнилой орех!.. Этот ольстерский сосунок должен заплатит за все… и он заплатит всем, что у него есть.
Старичок же, не смотря на свой безобидный вид, отвечал ему с не меньшим пылом.
— Не смей мне угрожать, отрыжка вонючего керка! — кади Рейби вытянул вперед голову, отчего тонкая и длинная бороденка вызывающе нацелилась на его оппонента. — Я око самого великого султана! Да хранят его Благие и наделят всеми своими милостями! — его сухой кулак с ярко блестевшим перстнем на указательном пальце — подарком султана и одновременно знаком его власти — взлетел вверх. — Одно мое слово и богатуры орды отвернуться от тебя!
Читать дальше