Сергей Бабернов - Подлунное Княжество [СИ]

— Можно я Ратибору пирогов возьму?

— Вот, значит, как зовут твоего пленителя. Подходяще! Они себя кроме как борцами, владетелями да славными и нарекать не желают. Возьми, потешь его, аспида!

— Зачем вы так, бабушка? Вы же его не знаете совсем!

— Мне ли сего племени преступного не знать?! — Яга тяжело вздохнула. — В беде ты, внучка, в горе великом.

— Что-то не замечала! — Свету начали раздражать причитания старухи. — И не пленитель он вовсе никакой!

— Вот что страшно, голубка моя! Сама ты сердечко своё на цепь посадила, и замечать не хочешь. Бежишь, несчастная, за бессовестным насильником!

— Никакой он не насильник! Я сама, кстати…

— О, Род коварный! — высохший кулак старухи погрозил кому-то невидимому. — Затуманил очи девичьи, смутил душу чистую, сладкими словами да видом приятным. Обрёк дочь небесную на муки сердечные!

— Всё! — Света поднялась из-за стола. — С меня хватит! Спасибо за пироги! Как мне вернуться?

— Погоди, ласточка! Не уходи! — Яга не на шутку испугалась. — Прости меня, старую! Не скажу больше и слова плохого ни о твоём молодце, ни обо всём племени его преступном! Только останься ещё ненамного. Не прощу себя, коли за болтовнёй пустой главного тебе не поведаю!

— Поймите, бабушка, — Света застыла в нерешительности. — Он же там спит. Совсем беззащитный. А за нами бандиты гнались. Вдруг…

— Сейчас, солнышко! — старуха проковыляла в закуток за печкой. Вернулась, держа в руках плошку с маслянистой жидкостью. Осторожно поставила посуду на стол. Из мешочка висящего у пояса достала щепоть бурого порошка. Пошептав что-то, бросила её в плошку. Поверхность жидкости подёрнулась рябью, задымилась. Когда пар растворился в воздухе, насытив его ещё одним странным ароматом, Света увидела в посудине и спящего Ратибора, и пасущуюся лошадь.

— Вот, — прошамкала Яга. — Можешь и меня слушать, и следить, как бы кто не обидел твоего ненаглядного.

— С ума сойти! — девушка с трудом поборола искушение дотронуться до маслянистой поверхности.

— Обезумели мы тогда, — ответила старуха, — когда в угоду, захватившим власть мужчинам, отреклись от ведовства и от тайных знаний.

— Вы говорите, что все женщины так умеют. И… я.

— Сила в тебе скрыта великая, да родилась ты в Мире мужском, росла по их законам, потому и разбудить её не просто. Спит она. Да и похищено сердце твоё, несчастная.

— Вы про Ратибора, бабушка? Разве плохо, что я люблю его. Да и он меня, наверное.

— Наверное! — по щекам старухи, путаясь в лабиринтах морщин, побежали слёзы. — Дитятко неразумное! Это же самое страшное! Бойся страсти мужской к себе! Беги от неё!

— Но почему?

— Все они от природы разрушители и насильники. Послушай меня, дитятко! Когда лёд ушёл, были мы везде хозяйками. Меня ещё Даной тогда прозывали. Воспитывали мы мальчиков в смирении да в почитании доли женской и умений наших. На цепи держали начало их хищное, в пользу обращали силу природную и ум пытливый. Не допускали вреда племени от буйства и коварства мужского. Сами споры решали, сами суд вершили, сами племена на новое место переселяли.

Уж где-то недоглядели мы, наивные. Меня в те времена уже Апией нарекли. Сорвался пёс бешеный с цепи. Вырвалось наружу пламя жестокое, нутро звериное. Пошло гулять по Мирам, власть захватывать. Кончилась тогда наше время, попраны были законы материнские. Пришла великая скорбь. Настала пора разрушителей и насильников. Длится она и по сей день. И несут ей в жертву лучших дочерей небесных. И сама ты не ведаешь, что уже пришла ты — дитя невинное и чистое — к подножию того алтаря нечестивого.

— Ошибаетесь вы, бабушка. Ратибор не такой. Он…

— Он сам не ведает, что творит, потому как вырос среди законов разбойничьих, впитав их крепче молока материнского. Переполнен он гордыней неуёмной да бестолковым тщеславием, как и весь род мужской. Разве не они, обманом власть захватившие, строят башни высокие в сотни поверхов, словно мечтают твердь небесную изнасиловать, не они ли роют шахты бездонные, не они ли бахвалятся числом врагов уничтоженных да количеством жён соблазнённых? Рвётся наружу зверь не усмиренный, продолжает летопись разрушений и убийств. А возьми мужчин-врачевателей: кровь пустить, дырку проделать в черепе, отрезать часть внутренностей, распороть да зашить — вот их способы. Наговоры, отвары да рук наложения — не по ним, потому как не исцелить им важно тело человеческое, не понять причину недуга, а внутрь залезть да выбросить, что неясно.