Константин Седов - На одинокой дороге

— Тише! — осадил его один из «пожарных», — услышат!

Курти узнал в говорившем дворника, плевавшегося утром в сторону гуляющих.

— А-а-а-а — проревел еще кто-то, — Не стойте! Потом власть ругать будете! Разбирайте, пока огонь не перекинулся!

— О! Смотри! Сейчас потеха будет.

Под «потехой» говоривший имел ввиду выскочившего на горящую крышу, уже знакомого Курти, щенка. Сейчас он носился по деревянному настилу, ища, где спрыгнуть. С одной стороны, к нему подбирался огонь. Собачонка подбежала к другому краю крыши и засучив передними лапами, заскулила. Высоко.

— Жрать хотел шавка тупая, вот и полез в склады. Треску сушеную учуял.

— Ничего, сейчас сама жизнь вора накажет. Интересно — сгорит или разобьется?

— Да плевать, тушите, пока на огонь дальше не перекинулся! Сгорит псина и черт с ней.

Курти подбежал к окну, взобрался на ставни, прыгнул и зацепившись за балконный карниз влез на него.

— Это еще кто?!

Курти забрался с ногами на перила и перепрыгнул на горящую крышу склада. Внизу охнула толпа.

Огонь тек как вода по сухой деревянной крыше. Курти не приземлился, а именно, что упал на нее, в который раз отбив себе локти и колени. Щенок смотрел испуганно, осторожно виляя хвостом. Курти схватил его и двинулся обратно к балкону. Ему под ноги рухнул горящий фигурный шпиль с крыши дома, перекрыв путь. Курти отпрыгнул, лицо обдало жаром. Щенок в руках вырывался.

— Тихо, тихо. Сейчас, — успокаивающе зашептал ему на ухо Курти.

А что сейчас? Куда деваться? Курти подбежал к краю крыши. И для него высоко. А внизу бугристая земля с камнями, доски какие-то, оглобли и все это торчит.

Спине стало жарко. Щенок перестал вырываться и протяжно заскулил. Мокрый нос уткнулся в грудь. Курти запихнул щенка поглубже за пазуху, разбежался, перепрыгнул через огонь. Чуть не достав до балкона, обдирая пальцы, уцепился за его карниз. Здесь ниже и земля ровная. Спрыгнул.

— Не знаю, псих ты или герой, но иди-ка отсюда со своей псиной, — порекомендовали ему.

Курти доставая из-за пазухи испуганного щенка, последовал совету. Песик дрожал. Курти взглянул в большие черные глаза, щенок лизнул его в нос.

— А вот он!

Перед Курти стояли кучер и лакей с площади.

— Знал, что найду. У меня на такие вещи нюх!

Это они весь день за щенком гонялись?!

— Давай его сюда. Тебе, спасибо, что нашел, но давай его и вали отсюда. Уйдешь небитый. Это тебе благодарность.

— Зачем он вам?

— Ты видел, кого этот кабысдох укусил?!! Давай сюда!

— Это маленький щенок!

— Я еще разговаривать с тобой должен?! — кучер шагнул вперед, протянув руку.

Курти подался назад.

— Дай сюда, тебе сказали! Славная шкурка — подал голос лакей, — я его прямо отсюда на живодерню. Хозяевам все равно, главное наказать, а мне перчатки на зиму.

Щенок прижался крепче.

— Это, какими же остолопами надо быть, чтобы за маленькой собакой по всему городу гоняться? Вы ребята, прирожденные лакеи!

— Ах ты, стервец!

Курти убегал по мостовой, прижав к груди комок грязной шерсти. За ним стучали сапоги. Курти бы убежал. Но он не знал куда. Незнакомая улица, незнакомого города привела в тупик. Парочка, бежавшая за ним, запыхалась и с искаженными от ярости лицами, неспешно приближалась к нему.

— Я вот думаю и тебя к живодеру отвести. Тебя за человека все равно никто не примет, — кучер протянул руку.

Эти двое заняли собой все пространство улицы. Лишь небольшой просвет между ними. В него Курти и нырнул. Худой, рассчитывал проскочить. Помешал щенок, стеснявший движения. Курти ухватили за шиворот, но он повернулся на месте, захватив воротником ладонь кучера в петлю. Падая, кинул щенка дальше по улице. Лакей дернулся за собакой, но Курти пнул его под колени и тот, ругаясь, рухнул.

Курти сидел, прикрыв голову руками на которую сыпались удары, провожая взглядом стремительно уносящийся свернутый баранкой хвост.

— К судье этого сопляка! На виселицу бродяжку!

— Да не. Резвый, борзый. Наверняка в Цирк продадут. Водный.

Курти потирал руку. Под пальцами проступила кровь.

— О! Так он и тебя, спасителя дранного укусил!

— Это он от испуга, — тихо ответил Курти. — Ему сегодня досталось.

Сознание вроде бы и вернулось, но как будто не полностью. Обрывки реальности больше походили на воспоминания. Фрагментарные, спутанные и болезненные. Качка, теснота, сильнейшая головная боль, которая никак не хотела проходить. Да и окружающий мир этому не способствовал. Запомнился момент, когда протиснутая сквозь прутья решетки нога пинала его в лицо. Эрика удивляло не это, а то, что он почему-то опять в клетке. Он же хорошо помнил, что выбрался оттуда. Потом кто-то говорил: «Тристан перестань, он живой нужен. Сказали же!». А голос твердил: «Щас, еще разок». Голос был злой. И нога продолжала пинать. Эрик смотрел на ногу, пытался вспомнить откуда ему знакомо имя Тристан. Смотрел почему-то одним глазом. Хотел открыть второй, но он не открывался. Все вокруг было мутным, к головной боли прибавилась еще и тошнота.