Константин Седов - На одинокой дороге

Клоун улыбнулся. И благодарно, и снисходительно.

— Никто не любит долгих речей. Скажу просто — с праздником! Пусть нас называют пьяницами, за то, что мы пьем с самого утра, но сами понимаете — те, кто это говорит, завидуют. И вот еще что!

Клоун торжественно поднял палец.

— Те, кто так говорит, абсолютно правы — мы пьяницы!!!

Народ радостно заголосил. Пить публика и не переставала. Клоун достал из-за пазухи разноцветного пиджака бутылку с красным вином и в несколько глотков, хищно подергивая кадыком, осушил ее. Перевернул пустую и громогласно объявил:

— Если там осталась хоть капля, можете назвать меня тенью!

Потом подмигнув, добавил:

— А теперь для вас споют ученики музыкальной Нежданной школы. Встречайте! Поет Фелиса!

Клоун изящно отскочил в сторону, вытянув руки в сторону балагана. Из шатра вышла девушка. Темные волосы аккуратно уложены в сложную пышную прическу. Локоны спускались на льняное синее платье. Девушка подошла к самому краю сцены и, закрыв глаза замерла.

Она стояла так не меньше минуты. Публика стала недовольно выкрикивать что-то неразборчивое. Шум становился все громче, но Фелиса, сделав вдох, раскрыла глаза и запела. Легко перекрывая шум сильный голос вывел:

Позади девушки заиграла музыка.

Курти, слушал, открыв рот. Он никогда не слышал такого прекрасного пения. Он и девушек таких красивых никогда не видел. Когда она закончила, то площадь взорвалась аплодисментами. Курти захлопал вместе со всеми остальными. Он первый раз кому-то рукоплескал.

Девушка смущенно и кокетливо улыбнулась, запела новую песню. Когда она уходила со сцены, площадь загудела. На сцену полетели цветы. Курти покосился на цветочниц недалеко от него. В мисках полных горьковатой воды плавали розы и листья. Цветочницы сегодня неплохо заработают.

На сцену по очереди поднимались ученики музыкальной школы, почему-то Нежданной. Пели хорошо все, но Курти больше всего запомнилась Фелиса.

Впрочем, запомнилось и еще одно выступление. Вышел парень, сел на стул и заиграл на гитаре.

Голос у парня был мягкий, но уловимо насмешливый. Когда он пел, со стороны, где сидели «серьезные» ребята, угостившие Курти, донесся легкий смешок. Он не имел никакого отношения к певцу, белорубашечники обсуждали, что-то свое, но парень кинул в их сторону взгляд. Петь не прекращал.

Компания уже вовсю хохотала, полностью сгладив, первое впечатление Курти о них, как о мрачных типах.

Парень убрал пальцы с гитары и вежливо произнес:

— Ребята, извините, конечно, я понимаю — праздник и все такое, собственно, и я здесь поэтому. Но вы не могли бы немного потише? Остальные послушать хотят.

Над площадью воцарилась тишина.

Мужиков за столом было девятнадцать. Крупные и сурового вида. Сейчас они смотрели на нахального певца. Сидевший во главе стола бородач, сквозь зубы, произнес:

— Поешь у себя на сцене и пой. Остальное тебя не касается.

— Меня касается публика. Вы даже не столько мне, сколько ей мешаете. И да. Я хотел бы продолжить петь. Поэтому и прошу вас, чуть потише.

— Не тебе нас просить, со своими слезливыми песенками.

— Я понял, что вам не нравятся лирические песни, — говорил парень все так же спокойно. — Но здесь не только вы. Остальные хотят услышать песни про любовь.

— Вот и пой.

— Я пою. Вы мешаете.

— Ничего, мы можем. — Бородач, произнес «мы», с нажимом. — И потом, мы ведь тоже публика. Вот когда для нас споешь, что-то стоящее, тогда и сможешь просить.

— А если спою? — парень за весь разговор ни разу не повысил голоса.

— Несерьезно.

— А если?

— Спой. Тогда и поговорим.