Омега прикусил язык.
— Здесь был Курций, и он всё подтвердит.
Офиару нахмурился и задумался, концы с концами никак не сходились, но признаться в собственном вранье и обмане, он не решался.
«Вот же аферист малолетний».
— Твое состояние было неважным, и доктор запретил мне распускать руки… и зубы, — гордость Далата не позволяла раскрыть подробностей, хотя он не мог не признать, что ему очень, ОЧЕНЬ понравилось действо… — А именно этого мне сейчас хочется, зайка, — закончил он интимно, отчего омежку снова бросило в жар.
— Тогда как же…
— Что? — корчил из себя тугодума Далат, чтобы поизводить мальчишку.
— Нуууу, как мы…
— Что мы?
— Как я лишился девственности? — отчеканил он, глядя в противоположную сторону.
— Ты сам всё сделал.
У Офиару отвисла челюсть, и ему впервые нечего было сказать.
— Взобрался сверху и оседлал меня, — не мог остановиться Далат, видя замешательство своего зайчика.
— Врун! — красный, как помидор, заявил омега.
— Сейчас позовем доктора. Сул…
— Тихо! — взмолился он. — Доктор что… смотрел?
— Он был в коридоре, на случай, если ты себя плохо почувствуешь, — Далат пощадил чувства парня, лицо которого пошло пятнами. — Тебе нечего смущаться, солнце. Ты был восхитителен, — и Далат поймал губы парня в свои, сломив несмелое сопротивление, ворвался внутрь, агрессивно лаская стеснительный язычок, что творил возмутительно-интимные ласки еще раньше, чем отведал альфу…
От этих мыслей и без того возбужденный член генерала напрягся сильнее. Далат продолжал иметь рот омеги, который неумело, но со всем пылом откликался на прикосновения, жгущие огнем. Альфа стиснул объятия, и мальчик взвыл.
— Прости. Ты в порядке?
Милое личико кивнуло, заглядывая Далату в глаза. О черт, если он продолжит, омега не будет сопротивляться, но доктор запретил его трогать …
И, похоже, этому старому пройдохе стоит верить. Офиару с ним, и почти в порядке… нужно потерпеть совсем немного…
Далат протяжно выдохнул.
— Тебе нужно отдохнуть. А я пока разберусь с Примом.
— Далат, — омега засмущался, — можно я буду звать тебя по имени?
Генерал довольно кивнул, впрочем, не показывая явного удовольствия от собственного имени в устах пары.
— Я… я, как твоя пара, могу попросить? — осторожно начал парень, словно ожидая, что сейчас Далат рассмеется и скажет, что только такой дурак, как он, мог купиться на глупый розыгрыш.
— Я слушаю.
— Можно мне… рабов.
Далат удивился неожиданной просьбе. Парень и сам еще числился таковым, но это ему явно не мешало. Похоже, из него выйдет достойный супруг.
— Скольких?
— Двоих.
— Хочешь сходить на невольничий рынок?
— Нет. Я уже выбрал, — уставившись в пол, тихо закончил Офиару.
Как же он мил, отметил про себя Далат, тая от этого мелкого, и взгляд его помимо воли переместился на кровать… а может ну его, этот запрет…
— Можно мне Суллу и Прима?
Генерал молчал какое-то время, задумавшись. Выбор был довольно интересным.
— Хорошо. Как только Прим будет наказан.
— Нет! Пожалуйста! — и тут он неожиданно припал к губам альфы, впиваясь отчаянным поцелуем и дурманя уже родным запахом, без которого Далат не мыслил собственное существование.
Парень явно был опасен, но альфе не хотелось сопротивляться, и он поддался начинающему искусителю, льнувшему своим складным телом к жесткому рельефу мышц. Далат поднимал руку всё выше по бедру парня, пока не оказался под юбкой его рубахи. Он жестче чем следовало, впился пальцами в сочную ягодицу, которая практически помещалась в руке, и стал собственнически мять податливое тело, оставляя розовые пятна.
Далату так и не удалось насладиться сладостью парня после того первого и единственного раза. Мальчишке стало хуже, и он лежал с жаром последние два дня, только этим утром ему полегчало. Курций заверил, что омега должен быстро восстановиться после тяжелой течки, но трогать его пару недель строго настрого запретил.
Далат с трудом оторвался от карамельных губ.
— Что ты готов предложить взамен прощения Прима?
Офиару тяжело дышал и не сразу понял вопрос альфы, что буквально пожирал его глазами.
— А что ты хочешь? — соблазнительно задыхаясь, спросил Офиару.
— Пока доктор не разрешает тебя трогать, но это не значит, что нам нельзя заниматься другими приятными вещами.
Офиару смотрел на питона, который вот-вот должен был его заглотить.
— Чем, например?
— Я бы простил Прима и отдал бы тебе этого гаденыша, если бы ты порадовал меня сегодня вечером вот этим сладким ротиком… пониже, — и с этими словами Далат положил крупный указательный палец на нижнюю, пухлую от поцелуев губу, приоткрывая.
Читать дальше