При воспоминании о давлении на шее вся злость испарялась, будто снег на солнце, уступая место негодованию и возмущению. В памяти всплывало лицо, перекошенное гневом, и мне становилось страшно, и стыдно, и обидно. Пусть я совершила преступление и залезла в чужой дом, но ведь у меня не было по настоящему злого умысла. Зачем было накидываться? Пугать до чёртиков?
Однако, что бы я себе не рассказывала, я всё же чувствовала за собой вину, и потому злиться на Влада было сложно. Приходилось раз за разом напоминать себе, какой он неблагодарный, чёрствый, да ещё, как оказалось, и мстительный.
Да, я провинилась, но ведь тогда, на дороге, я же ему помогла! Мог бы хотя бы выслушать толком, а не выставлять вон, чуть не придушив!
И я снова начинала перемалывать все свои злоключения на жерновах памяти.
Спустя ещё пару дней я пребывала в полной растерянности. Вариантов у меня не было — если я хотела выяснить, что же произошло, следовало вернуться и снова попытаться поговорить с румыном. Но как убедить его всё рассказать — вопрос, на который у меня не было ответа.
Погода, кажется, разделяла моё уныние. Третьи сутки метеорологи обещали снегопады и потому тётя попросила повременить с дальними поездками. Спорить с ней не хотелось, и я легко уступила, отложив свой список на некоторое время.
Оставаться в Талиу было тоскливо и потому я снова бродила по старому центру Брашова, размышляя над тем, как убедить Влада всё мне рассказать.
— Александра! — позвал кто-то издалека, но я не обратила никакого внимания — голос был незнакомым. — Александра, постой! — раздалось ближе, и я, послушная инстинкту обращать внимание на звук собственного имени, всё же обернулась.
Ко мне спешил Этьен.
Француз широко улыбался, блестя ровными рядами зубов и совершенно не заботясь о распахнувшемся кашемировом пальто, доходившем ему до колен. Черный шарф размотался и обвис одним концом ниже пояса. Но при всём своём небрежном на первый взгляд виде, в тёмно-малиновом поло и с уложенными на один бок волосами он выглядел здорово.
— Догнал, — выдохнул он, чуть согнувшись и пытаясь отдышаться. Его улыбка расползлась ещё шире. — Не рада видеть? — произнёс он, видя растерянность на моём лице.
— Этьен?
— Он самый. Или ты уже успела обо мне позабыть?
— Я так счастлива тебя видеть! — искренне ответила я и, не справившись со шквалом эмоций, от всей души обняла его.
— Надо же. Я знал, что произвожу на девушек неизгладимое впечатление, но чтобы настолько!
Я пропустила эти слова мимо ушей. Главное, что теперь я могу больше не ломать голову и не встречаться с румыном ни-ко-гда (!), а выяснить всё у Этьена. Это была самая лучшая новость за последние дни. И, не желая снова попасть впросак, я скорее вытянула из кармана телефон.
— Давай свой номер, — потребовала я.
— Вот так сразу? — удивился Этьен, глядя на меня с любопытством и явно забавляясь. — Может, пообщаемся сначала? Узнаем друг друга поближе?
— Дашь телефон, тогда и пообщаемся.
Улыбка не сходила с лица Этьена, когда он диктовал свой номер. Происходящее его, кажется, изрядно веселило, но мне было всё равно — я не собиралась выпускать француза из своих лап.
Удостоверившись, что его телефон откликнулся на входящий вызов, я немного успокоилась.
— Прости. Просто я не могу себе позволить тебя потерять.
— Мне приятно твоё внимание, — француз сверкнул на меня своими зелёными глазами.
— Не льсти себе. Я просто хочу понять что случилось тем вечером, — Этьен выглядел всё так же безмятежно пока я не добавила: — в канун Рождества.
Лёгкая улыбка продолжала украшать его лицо, но теперь она больше напоминала забытую после праздника декорацию. Я подобралась, понимая, что и Этьен может не захотеть обсуждать со мной все подробности минувшего события и я должна быть максимально убедительна и настойчива.
— О чём ты? — осторожно спросил он.
— Именно о том, о чём ты подумал. Я прекрасно помню, что в ночь перед Рождеством мы с тобой отправились в Чёрную Церковь.
Брови Этьена едва заметно дрогнули, он повёл подбородком в сторону, отвёл взгляд, словно рассматривая что-то поверх моего плеча.
— Только не отпирайся. Ты же сам пригласил меня, — настаивала я, пытаясь удержать голос, чтобы слова звучали твёрдо. — И я не стану вспоминать, что ты меня опоил, — добавила я про между прочим, словно этот факт и вовсе не имел никакого значения.
Улыбка Этьена наконец растворилась. Теперь он выглядел серьезно. И всё же в нём не было той холодности и отстранённости с которой на меня смотрел румын. Этьен, кажется, был по прежнему благодушно настроен, но при этом осторожен.
Читать дальше