Дарья Беляева: Дурак [СИ]

Я хочу подумать о маме, папе, сестре, Нисе, Офелле и Юстиниане, и о моей учительнице, обо всех, кто мне дорог. Но успеваю подумать только о том, что я теперь не дурак. И не я.

А потом все растворяется в неудержимой белизне абсолютного света.

Я весь мокрый, и мне холодно, как никогда еще не было. Я открываю глаза и вижу ночное небо, оно снова очень далекое. Звенит ручей, и его говор еще мелодичнее, чем раньше. Я не сразу понимаю, что это потому, что я лежу посередине ручья, в самом его центре, и вода обходит меня. Голове неудобно, камни острые и впиваются в кожу с жадностью, как зубы Нисы.

Я ощупываю себя, ощущаю себя. Я это я, по крайней мере, мне так кажется. Может быть, раствориться среди звезд в сознании моего бога, значит, что тебе вечно будут сниться сны, похожие на твою прошлую жизнь? Вряд ли.

Я щипаю себя, хотя это делать без надобности, и так больно от камней. Я не сплю, я жив.

Когда я сажусь, а сил подняться сразу у меня не хватает, я слышу приглушенные голоса. Мои друзья зовут меня, но до ручья долетает лишь мое имя. Ручей обтекает меня, занятой и громкий, и снова сливается в единый поток у моих ног.

Я смотрю на свое изменчивое отражение в текущей воде и ничего не понимаю. Где я?

Я должен быть моим отцом. Это он должен проснуться сейчас, а не я. Я вглядываюсь в отражение, пытаюсь убедиться в чем-то, хотя и не понимаю, в чем. И хотя вода течет слишком быстро, чтобы я мог увидеть выражение своего лица, это определенно я. Я начинаю рыдать, и голоса моих друзей тонут в шуме воды, которая течет подо мной и воды, которая течет из моих глаз.

А потом я слышу, очень отчетливо, собственный голос:

— Иногда намерение намного интереснее, чем действие.

Я не вижу, шевелятся ли мои губы, но мне не нужно думать, кто говорит. Я бью рукой по воде, больно ударяюсь о камень.

Он меня обманул, ничего не случилось. Я здесь, а папы нет. Я нащупываю в намокшем кармане холодный ключ. Мне хочется сломать его, но надо вернуть ключ Хильде. Я поднимаюсь и бреду к воротам. Мои друзья прыгают, машут мне, они взволнованные, но радостные.

Они радуются, что я жив. А я хочу, чтобы жив был мой папа. Если даже мой собственный бог обманул меня, я точно дурак. Я выхожу за ворота, закрываю их на ключ, а вокруг меня прыгает Ниса, говорит что-то Юстиниан, спрашивает Офелла. К тому времени, как я снова научаюсь их слушать, они уже волнуются.

— Ты в порядке?

— Мы думали, что ты мертв! Но мы не могли туда попасть!

— Я не думала, — говорит Ниса. — Я бы почувствовала. Я и им говорила, чтобы не переживали.

— Это все Офелла, она слишком любит невротизировать.

Они обнимают меня, теплые и взволнованные, и я радуюсь им, но в то же время мне все еще грустно. Атилия была права. Я дурак и должен был сидеть дома, и помогать маме справиться со всем, и со страной, и с папой.

Нельзя было мечтать, а я мечтал. Нельзя думать, что ты все можешь, а энтропия только растет.

— Марциан? Ничего не получилось?

— Ничего не получилось, — говорю я.

Еще ночь, значит времени прошло не слишком много. Я говорю:

— А вы в меня никогда не верили?

Юстиниан говорит:

— Разумеется, нам казалось, что это сумасбродный план. Но если бы мы в тебя не верили, мы бы не были в этом лесу.

— Мы не были бы в этом лесу, если бы не потерялись, — отвечаю я.

Офелла говорит:

— А мы, оказывается, не потерялись. Прислушайся.

Я сосредотачиваюсь и понимаю, что вокруг правда не тишина глубокого леса. Где-то совсем недалеко раздается шум проезжающих по дороге машин, и мы идем на него. На самом деле лес вовсе не был таким густым, как нам казалось.

— Ты расскажешь нам, что случилось? — мягко спрашивает Ниса. Я киваю. Когда я заканчиваю свой рассказ, они тоже молчат. Через некоторое время Юстиниан говорит:

— Чудовищно. Пожертвовать всем, приготовиться к смерти и остаться в живых. Это, наверное, худшее наказание. Может, твой бог злится на тебя?

— Наш бог не наказывает нас, — говорю я. — Просто он меня обманул. Вот так вот. Все было зря. Простите меня.

Ниса обнимает меня и кажется мне теплее чем обычно, хотя на самом деле она больше не может быть теплой.

— Все будет хорошо. Я с тобой.

— Но я не знаю, что делать.

Она выскакивает передо мной, заглядывает мне в глаза, как я ей заглядывал.

— Мы с тобой обязательно что-нибудь придумаем. Помнишь, ты говорил мне? Мы с тобой всегда будем что-нибудь придумывать.

Я улыбаюсь ей, и все становится чуточку лучше. Офелла дергает меня за рукав.