Дарья Беляева - Дурак [СИ]

— Дай пять, дорогая?

Она дает Юстиниану пять, но почему-то не по руке, а по лицу.

— Почему так долго?! Они могли умереть!

— Потому что нелегко пойти против личного пушистика моего бога!

Я пытаюсь подняться, мне нужно найти Нису. Мне больно, и я вижу на рубашке длинные борозды от когтей, щедро украшенные кровью.

— Ниса!

Она лежит на земле, ее кости переломаны, и я вижу торчащие ребра, они пробивают живот и грудь, все кости изуродованы, и я почти уверен, что она мертва.

— Ниса! — повторяю я и чувствую, как слезы у меня текут горячие, как кровь. Она открывает глаза, и это кажется мне страшным и радостным одновременно. Только это уже не совсем Ниса. Глаза у нее дикие, голодные, и на секунду я думаю, может Малый Зверь вселился в нее, а потом понимаю, что желтые глаза Нисы горят ее собственным огнем. Она мгновенно оказывается передо мной на коленях, и на секунду мне кажется, что сейчас она расстегнет мне ширинку, потому что ее голод можно перепутать с похотью. Она отрывает кусок моей рубашки, приникает к ранам, и ее язык путешествует по их путям, слизывая кровь. Наверное, сейчас это даже лучше, после укусов Нисы кровь обычно не течет, значит она может ее останавливать. Мне больно и хорошо, я прижимаю ее голову к ранам, смотрю на нее сверху вниз, и вижу, как возвращаются на место кости, их осколки просто падают вниз, как ненужные детали, которые она легко восстановит. Язык Нисы утихомиривает боль, и когда она отстраняется, облизывает губы, я чувствую возбуждение.

— Совершенно неуместная сцена! — говорит Юстиниан. — Это ведь я герой! Я преодолел даже божественные законы!

— Это был не бог! — говорит Офелла. — Или, по крайней мере, не твой бог. Думаю, нас испытывают.

Я ищу на небе звезды, по которым мы ориентируемся. Земля мокрая от крови и отзывается на шаги хлюпаньем. Я вздергиваю Нису на ноги, говорю:

— Спасибо.

— И тебе спасибо. И, кстати, Офелла, тебя я тоже спасибо!

— Не за что, ребята!

— Кто-нибудь будет благодарить меня?

Я говорю:

— Ты спас нам жизни, Юстиниан.

— Я сломал внутренние ограничения.

— В этом и суть, — говорю я. — Внутренние ограничения.

Вот что мой бог больше всего не любит.

— Это было легко, — говорит Юстиниан. Но это ни для кого не легко. Впрочем, для Юстиниана, наверное, и вправду легче, чем для других. Мы идем дальше. Я говорю:

— Наверное, испытают вас всех.

Я нахожу направление, мои звезды, кажется, становятся еще ярче. И хотя бок все еще болит, моя кровь исцелила Нису, потому что ее было много, и я даже рад, что меня оцарапали. Мы идем дальше, и Офелла непрерывно твердит:

— Только бы не я, только бы не я, только бы не я.

— Ты самое невротичное существо во Вселенной, Офелла, ты уже провалила испытание.

Ниса держится поближе ко мне, она почти нежная от сытости.

— Ты что все время недоедала? — спрашиваю я. Она смотрит на меня, глаза у нее большие, блестящие и совсем ночные.

— Я боялась за тебя.

— Чудесная, трогательная сцена, разбавляющая всеобщую напряженность.

— Не разбавляющая, — говорит Офелла. Я говорю:

— Офелла, ты не провалишь испытание.

— Это еще почему?

— Ты умная и сильная, — говорю я. Она проходит мимо, и запах клубники усиливается. Юстиниан вклинивается между мной и Нисой, обнимает нас обоих.

— Спорим, она провалит его, и из-за этого история изменит течение свое уже, надо думать, к следующей пятнице.

Юстиниан утирает кровь чудовища, смотрит на руку, и я понимаю, что его тошнит. Вовсе не от вида крови, Юстиниан ко всем физиологическим жидкостям за свою карьеру художника уже привык, а от осознания, чья это кровь. Офелла, ушедшая вперед, вдруг кричит:

— Ребята!

И я впервые слышу радость в ее голосе, от нее крик Офеллы кажется принадлежащим совсем другой девушке. Мы идем на ее голос и мгновенно из ночи попадаем в яркий день. В ослепительно синем небе я теряю свои звезды, но в первые секунды даже не жалею об этом. Лес продолжается, но теперь он совсем другой, между деревьями, как широкая река струятся стоящие один к одному синие тюльпаны, крохотные птички ныряют в кустарники, срывают сочные ягоды и улетают ввысь. От легкого ветра колыхаются лавандовые моря вдалеке, и слышно, как мелодично жужжат пчелы. Свет ударяется о стволы деревьев, рассеивается, мягким золотом заливая все. Я вижу широкую дорогу, которая постепенно уходит в тень, теряет свою красоту. Офелла стоит посреди тюльпановой реки, раскинув руки. Птицы и бабочки вьются вокруг нее. С бабочек осыпается пыльца, делающая Офеллу блестящей. Их легкие разноцветные крылышки дергаются над ней, будто они специально делятся с Офеллой своим даром.