Екатерина Лебедева - Конечная станция — Эдем

Они моментально притихли.

Я снова глянул в бинокль.

Теперь обе машины приблизились и слились в одну. Дорога развернулась, и они взбирались на холм, след в след, скрипя шинами и шурша меловой крошкой, образующей белесую пыль. Прищурившись, я силился разглядеть водителя. И маячок. Красный или синий, это без разницы.

— Ах ты, чёрт!

— Что там, Эрих? Это медпомощь?

— Нет, — сказал я осевшим голосом. — Оставайтесь там, где сидите.

Отбросил бинокль и полез вниз, сжимая в кулаке игрушечный «вальтер». У меня было чувство, что судьба обманула и жестоко посмеялась над нами, прежде чем добить автоматным огнём. Ремень зацепился за крюк. Я рванул его кверху и выругался, испытывая сильную слабость в ногах.

Спасение и комфорт?

Три ха-ха.

Пятнистый «Мини-Блитц», прикрытый маскировочной сеткой, тоже относился к медпомощи, но вёз совсем других санитаров.

За рулём я увидел жёсткое лицо Дитриха Трассе.

Рокот поднимающейся машины звучал как взлетающий самолёт.

Остальные звуки притихли. Даже щебет птиц, казалось, умолк и спрятался перед этой волной гула, что катилась, подгоняемая светом ярких ночных фар и лобового прожектора, напоминающего третий глаз, укреплённый над кабиной пилота.

Потому что Дитрих Трассе походил на пилота.

Когда он смотрел на землю, ему виделась карта — коричнево-зелёная штопка разноцветных квадратов, пересечённая стежками автомобильных и железных дорог. Тактик, а не стратег, он видел в земле женщину, страдающую от боли, а кто из мужчин согласен простить эту боль? На насилие отвечают оружием. Как тактика его не интересовали причины и следствия. Его брат Ульрих («Давай, сынок!»), возможно, и был стратегом, но закончил свою жизнь в спортивном зале на глазах людей с журналистским дипломом, увлечённо пишущих о гуманности.

Я желал, чтобы Трассе умер.

И я надеялся, что смерть его будет быстрой.

Когда, по моим расчётам, «Мини-Блитц» достаточно сократил расстояние, я встал из своей канавы, отряхнул брюхо и побежал к поезду, стремясь укрыться за платформой, поднимающей мини-кран. Машина мигнула фарами — в знак приветствия. Водитель меня заметил. Я хотел, чтобы он отвлёкся от созерцания полотна, на котором внимательный взгляд, конечно же, мог различить поблёскивающую черту — и от её тонкой тени, прорезающей дорожную пыль.

От растяжки.

Из кабины высунулась рука. Она помахала, а потом показала мне жест, однозначно трактуемый даже транслингвом.

Это было приветствие Полли.

— Ближе, гнидёныш!

По моей спине скользнула струйка пота — сотая за сегодняшний день. Я впервые почувствовал смысл выражения «волосы встали дыбом». Сердце колотилось как сумасшедшее, его металлический звон отдавался в ушах.

Пятьдесят метров... сорок...

Когда колёса зацепили проволоку, я присел и прикрыл голову. Тишина вокруг застыла. Воздух обратился в прозрачный клей, в воспоминание о звуке — возможном, но не свершившемся, в бесплотную массу, составляющую эфир, но распавшуюся на мириад инертных кусков, внезапно остановивших своё вращение. Это была квинтэссенция тишины, спокойной и поглощающей, я услышал, как замерло моё сердце, и понял, что это конец.

А потом она взорвалась.

***

Вспышки я не увидел, но удар был поистине титаническим.

Грохот — и волна горячего воздуха с разбегу врезалась в «цверг» и тряхнула насыпь, взметнув фонтаны гравия и песка. Меня отшвырнуло на землю. Будто ком смятой бумаги. Диск солнца, белый и ослепительный, обжёг глаза, и я услышал звук бьющегося стекла и скрежет, и негромкий хлопок, а потом в небо взвилось облако чёрного дыма.

В разинутый рот хлынул дождь из песка и травы.

Отрывисто кашляя, я подтянулся за край платформы. Упал и пополз вперёд, огибая вагон, перелезая через рельсы как контуженная сороконожка.

«Мини-Блитц» уже горел.

Основной удар пришёлся на кузов, с двух сторон объятый оранжевым пламенем. Остатки маскировочной сетки реяли по ветру в тучах дыма и пыли. Ветер волочил оторванный откуда-то лист железа. Кабину перекосило. Приставив ладонь козырьком, я разглядел вторую машину — её отнесло вправо и перевернуло, заклинив сигнализацию.

Из какофонии звуков донёсся душераздирающий вопль. Я перешёл на шаг и остановился, боясь подойти ближе. При всём желании я уже ничем не мог им помочь — пламя распространялось слишком быстро. По всей видимости, в кузове имелось горючее и боеприпасы.