Екатерина Лебедева - Конечная станция — Эдем

— Что вы ищете? — спросила Афрани.

— Что-нибудь длинное. Что-то вроде шнура. Такого, знаете, телефонного...

— Или провода?

Она нагнулась и вытащила из угла спутанный моток проводов. Я благоговейно взял его в руки. Всё верно. Гибкий электрический провод. Тот самый, на котором подвесили Хеллига. Точнее, вынудили его подвеситься. У эдемской троицы беспроигрышные методы убеждения.

— Вы просто чудо, Афрани!

— Вы это уже говорили, — она сконфуженно поглядела на меня из-под чёрных как смоль ресниц. — И помните, диск? С контактами, таблицами, именами? Я его сделала. Он в потайном кармане. Микродиск.

— Где?

— В потайном... В белье. Я вам потом достану. Эрих, а почему вы так смотрите? Зачем вам этот провод? Вы же не хотите меня связать?

— Очень хочу, — признался я. — Но не могу. Он для другого. А если вы найдёте мне заступ, то я обещаю связать вас собственной паутиной.

Она покраснела.

Заступ так и не нашёлся. Но за автокраном валялась гнутая монтировка, прозванная также «универсальной», её двузубчатой вилкой необычайно удобно вгрызаться в грунт. Я подвесил её на пояс, надел моток провода, взял свой трофейный снаряд и зашагал под уклон, побрякивая как безумный жестянщик.

Солнце палило в спину, и я чувствовал взгляд Афрани. Слава Богу, на дорогу не хватило асфальта, иначе бы мне пришлось нелегко. Везение заключалось и в том, что насыпь проходила по самой вершине, и местность отлично просматривалась. Машинам скорой помощи из Амт-Нойвеге придётся снизить скорость, когда они взберутся на холм.

Я присмотрел местечко, где дорога сужалась. Справа рос идеальный ствол, пятнистый и обнажённый, просто сухая палка, сохранившая в душе возможность цветения. С другой стороны торчал куст, в ветвях которого я удобно заклинил гранату. Не пришлось даже добывать и вкапывать колышек. Тем более, что поход за колышком мог обернуться классическим самовзрывом. От головокружения меня мотало по всей дороге, руки дрожали и то, как я прилаживал проволоку к кольцу и тянул её через дорогу, заслуживало самостоятельной песни.

Коня мне оседлайте,

И сверху — саквояж,

Охотник из Курпфальца

Отправится в вояж!

Ку-ку, ку-ку,

Кукушечка, ку-ку!

— Что вы там делали?

От такого количества бледных лиц мне захотелось развернуться и уйти, откуда пришёл. В глазах Мауэра явственно читался намёк на моё сумасшествие. В карих глазах Афрани цвели розы и зрел виноград. Остальные пялились на меня как на голопузого клоуна, каким я и кривлялся всю свою жизнь. Пожалуй, когда вся история подойдёт к финалу, я не отправлюсь мыть рестораны. Я устроюсь в цирк на полставки и буду исполнять соло «Эрих-Пушечное Ядро».

— Это называется «растяжка». Бум — и ваши в дамках!

— Я знаю, как это называется, — подозрительный взгляд Мауэра просверлил мне череп и достал оттуда ленту и голубей. — Что вы задумали, фокусник? Подорвать машину медслужбы?

— А с чего вы взяли, что первой доберётся медслужба?

— То есть как?

Он растерялся. Хлопнул глазами и посмотрел на меня с отчаянием. Очевидно, его внезапно тоже озарила мудрая мысль.

— Вы боитесь, что...

— Я ничего не боюсь, — сказал я. — Я стараюсь думать логично. И предвидеть возможные осложнения. Ваш железнодорожный канал — одна большая информационная дырка. А за спиной у вас выстроилась дюжина болтливых свидетелей, которые не нужны ни «Ультрас», ни «Фарбен». Ни маленькому семейному предприятию «Хербст». Ещё скажите спасибо, что мост так удачно рухнул. Я не умею взрывать рельсы прикосновением пальца.

— Но, Эрих, — сказала Афрани, — а что если первой подъедет машина скорой помощи? Вы об этом подумали?

Я вздохнул. Конечно же, я об этом подумал.

— Тогда я побегу ей навстречу. А вы будете громко размахивать вашим синим платком.

***

Через час мне стало холодно и сонно, как бывает ночью в окопах. Рук и ног уже не чувствуешь. остаток жизни теплится в животе. Я знал, что это последствия наркотика, что мне дал Ланге, обратная сторона молодецкой удали, приходящая и оставляющая нас без гроша, выжатыми и обесчещенными. Я надеялся, что не потерял свою честь. Ещё нет. Но у меня слипались глаза, голова кружилась, и и зверски клонило ко сну.

— Не давайте мне засыпать, — попросил я Афрани.

— Хорошо, — она взяла меня за руку.

— О чём вы думаете?

— Об этом бедном мальчике, о Гуго, — она зябко поёжилась. — Эрих, я не могу думать, но не могу перестать. Его крики... Это очень больно, когда так... Так издеваются только звери.