Андрэ Нортон - Колдовской мир. Том 1

Он называл ее — «дорогая». Ярость переполняла мое сердце. Я сжал рукоятку меча и прикоснулся к шарфу, в который Орсия вдохнула свою магическую силу. В нем жила колдовская тайна. И эта тайна тоже исходила от женщины. Орсия мне говорила: «Доверяйся сердцу, ищи сердцем». А до конца ли я доверялся ему?

Каким образом я попал сюда? Меня привел этот шарф. Причем он начинал действовать, когда я думал о той Каттее, которая еще не пользовалась своей Силой. Так чья же магия вела меня? Орсии? Каттеи до того, как она превратилась в чудовище? Моя собственная? Когда-то, давным-давно, до того, как Колдуньи увели Каттею, мы пользовались только той Силой, которая была для нас врожденной, естественной.

Я положил одну лапу на меч, другой держал шарф и призвал эту нашу Силу, о которой не знал ни Динзиль, ни кто-нибудь другой в Эскоре. Да, в Эскоре о ней не догадывались. Потому чго это была магия нашего прошлого, соединяющая нас. Я вернулся к своим первым воспоминаниям из этого нашего общего прошлого — моего, Кайлана и Каттеи. Был вечер. Мы сидели перед очагом на шкуре медведя. Пламя переходило в искры, и они улетали вверх.

Наша кормилица Анхорта пряла, сумрак шептался с веретеном, между пальцев женщины струилась теплая шерсть.

— Вон волшебный лес, в нем живут волшебные птицы,— слушал я мысли Каттеи.

Я не только слышал ее мысли, я видел их в огне. Языки пламени скакали, словно всадники.

— Вон скачет на боевой лошади во главе отряда наш отец,— видел и слышал я мысли Кайлана.

И, словно всадники, устремлялись куда-то языки пламени.

— А вон, видите, горы,— продолжал этот общий молчаливый разговор я.

И кто мог тогда подумать, что ждет нас за этими горами?

Нет, нет, не надо отвлекаться. Никаких мыслей о том, что произошло после. Только воспоминания давней поры — вечер, медвежья шкура, огонь.

Анхорта с нежностью в глазах посмотрела на нас. Она казалась тогда такой большой.

— Если хотите послушать про снежного духа и про то, как перехитрил его Самсау, я могу рассказать.

Мы слушали ее и продолжали нашу беседу. Мы догадались, что другие так разговаривать не умеют, и счастливы были хранить свою тайну.

Я тянул нить памяти — день за днем, год за годом. Вспоминал все до мельчайших подробностей. И все, что мы прожили, видел я так отчетливо, словно снова жил в том далеком времени. Помню, как однажды весной поскакали мы верхом на луг. Кайлан на скаку сломал цветущую ветку нежно пахнущей жимолости. А когда мы спешились, я сплел из луговых цветов венок. Мы украсили им Каттею. Венок был, как корона, а ветка в ее руках, как скипетр. Мы говорили ей, что она самая красивая на земле, и даже цветы зарделись от смущения — они не могли с ней сравниться.

— Я это помню...

Чужая мысль так робко, так незаметно вплелась в мои воспоминания, что я не сразу сообразил, в чем дело, и едва не упустил ее. Я сдержал волнение и продолжал думать о прошлом. И сейчас уже чувствовал, что вспоминаю не один. Выцветший от времени гобелен нашей памяти мы теперь ткали вдвоем с той, чей облик был так страшно искажен. И оживали на нем краски. Я еще боялся ухватиться за нить памяти и потихоньку да помаленьку подступиться поближе к ее сердцу. Я старался только привязать этой нитью наших воспоминаний ее к себе.

— Ты... Ты действительно Кемок? Это не обман?

Она первая решилась на то, чтобы разрушить между нами преграду этим робким и тревожным вопросом.

— Да,— ответил я осторожно.

— Если ты и вправду Кемок,— мысль ее дрожала от напряжения,— тогда уходи. Здесь нас окружает Зло. Ты и представить себе не можешь, что ждет тех, кого не может защитить Сила. Я видела страшных чудищ.

Еще бы. Ведь их ей показывал Динзиль.

— Динзиль! — оживилась она.— Доверься ему. Он наша защита.

Я понял — Динзиль внушил ей, что в этом царстве Зла он один рыцарь добра. Всякий раз, когда нужна была помощь, она бросалась к нему, и он делал вид, что борется со Злом и побеждает его.

— Я пришел сюда, чтобы освободить тебя, Каттея,— я решился идти к ее сердцу напрямик. И если в ней еще не все погибло, если она еще не зашла за ту черту, где повернуть назад уже нельзя, по дороге, которую мостит перед ней Динзиль, я достучусь до ее сердца. Ведь стала же она вспоминать вместе со мной, притом бросилась в эти воспоминания отчаянно смело.

— Меня? Освободить? От кого? Зачем? — это была другая Каттея. Мою сестру, независимую, гордую, подменили.

Я говорил просто и убедительно, я торопился, чтобы не оборвалась нить, так неожиданно связавшая нас.