Мари Бреннан - Чтоб никогда не наступала полночь [litres]

Осознав, что им наконец-то больше ничто не грозит, Девен медленно перевел дух. Все тело ныло, от голода мутилось в голове, но торжествовать победу это ничуть не мешало. Взглянув на Луну, он широко, от души улыбнулся. С чего начать разговор, без коего не обойтись? Она ведь теперь королева… поди пойми, что об этом и думать!

Едва успев улыбнуться в ответ, Луна замерла.

Да, Девен тоже услышал его: звон одинокого колокола вдалеке – похоже, где-то в Криплгейт.

Настала полночь. Скоро в столице зазвонят все колокола, сколько ни есть, от самых крохотных приходских церквушек до Собора Святого Павла. А Луна – здесь, под открытым небом, совершенно беззащитная, ведь ангельская сила покинула ее!

Мало этого. Звон повредит не только ей. Он уничтожит кое-что еще.

Девен почувствовал это, еще поднимаясь наверх сквозь Лондонский камень. Собор Святого Павла… Там, посреди нефа, остался открытым, распахнутым настежь один из двух изначальных входов в Халцедоновый Чертог, прямой путь из мира смертных в мир дивных.

Священные звуки, двенадцать ударов великого колокола, разрушат, сведут на нет все чары, позволяющие Халцедоновому Чертогу существовать.

– Дай руку!

Не дожидаясь ответа, Девен схватил Луну за руку и поволок в сторону, к Лондонскому камню.

– Внутри опасно! – вскрикнула Луна, дрожа всем телом, точно лист на ветру: следом за первым колоколом зазвонили другие.

Девен с маху хлопнул ладонью по шероховатой поверхности известняка.

– Внутрь мы не пойдем.

Камень являл собой центральную ось Лондона и его темного отражения, основу, связующую то и другое. Суспирия создала этот дворец не одна, так как одна бы просто не справилась: подобное может быть сотворено только объединенными силами смертных и дивных. А Фрэнсис Мерримэн – Девен мог прозакладывать жизнь – был истинным лондонцем, рожденным не далее границ, в коих слышен звон лондонских колоколов.

Как и сам Девен.

Держа руку на сердце столицы, Девен всей душой воззвал к силам, оставленным здесь предшественниками, другой точно такою же парой. Он вкусил вина дивных, Луна хранила в сердце ангельскую мощь. Оба они изменились, оба принадлежали не к одному – к двум мирам, и Халцедоновый Чертог отозвался, ответил.

За ним откликнулись Темза, и городская стена, и Тауэр, и собор.

И вот к общему хору присоединился великий колокол Святого Павла. Звук нахлынул волной, пронизавшей насквозь все тело. Точно волнорез, хранящий гавань от шторма, Девен принял всю силу его удара на себя и велел входу затвориться.

Четвертый удар… восьмой… и, наконец, двенадцатый. Последние отголоски ударов колокола Святого Павла стихли, а следом за ним умолкли и все остальные лондонские колокола. Дождавшись полной тишины, Девен отнял ладонь от камня и медленно, с опаскою поднял взгляд. Что, если он ошибся? Что, если он спас Чертог, а Луну оставил без защиты, и она рассыпалась, обратилась в ничто?

Но нет, опасения оказались напрасны. Подняв взор, Девен встретился взглядом с Луной, а та, улыбнувшись, привлекла его к себе, припала губами к его губам.

– Я назову тебя первым из своих рыцарей – если, конечно, ты согласишься назвать меня своей леди.

Воспоминания:

9 января 1547 г.

Он шел вдоль длинной, украшенной колоннадой галереи, вслушиваясь в стук собственных каблуков, изумленно поглаживая ладонью каменные бока колонн. Великий дворец никак не мог появиться здесь, сделавшись явью в течение считаных минут, однако он видел это собственными глазами. Видел, и, более того, тоже приложил к его сотворению руку…

Эта мысль кружила голову до сих пор.

Дворец был огромным, куда больше, чем он ожидал, и пока что почти пустым. Сестры, хотя и заглядывали время от времени в гости, предпочли остаться дома. «Ничего, – уверяли они, – как только слух разойдется, как только дивный люд в это поверит, другие придут, непременно придут».

Однако сейчас весь этот дворец принадлежал только ему да женщине, которую он разыскивал.

Отыскалась она в саду – так они называли это место, хотя до сада ему было еще далеко: скамью на берегу Уолбрука окружали лишь несколько нарядных цветочных кустиков, подаренных сестрами на новоселье. Она сидела не на скамье, а рядом, на голой земле, и задумчиво, отстраненно шевелила опущенными в воду пальцами. В саду царила приятная прохлада – совсем не то, что зимняя стужа, сковавшая мир наверху.

Когда он сел рядом, она даже не шелохнулась.