Мари Бреннан - Чтоб никогда не наступала полночь [litres]

– Я буду ждать тебя, Суспирия. Я никогда тебя не покину.

С этими словами призрак окончательно скрылся из виду.

– Прошу… не покидай меня.

Теперь перед троном владычицы Халцедонового Чертога остались только Девен да Луна. Общее молчание нарушил странный возглас, негромкий, но полный страсти – отчасти злобный рык, отчасти пронзительный визг. Казалось бы, сидевшее перед ними создание давно утратило способность к передвижению, однако же подалось вперед и поднялось на ноги. Расставшись с молодостью и красотой, и даже со звучным, мелодичным голосом, Инвидиана отнюдь не лишилась способности внушать трепет, и в эту минуту от нее явственно, будто жаром от кузнечного горна, веяло жгучей ненавистью.

– Все это навлекли на меня вы! – проскрежетала она, испепеляя Девена с Луной взглядом.

С тревогой оглянувшись на Девена, Луна открыла рот, но Девен шагнул вперед и встал меж своею леди и обезумевшей дряхлой королевой. Он понял, что видит в глубине ее глаз: ярость лишь укрывала собой бездны, полные муки. К ней воротилось сердце, а с ним – все утраченные и забытые чувства, включая сюда и раскаяние в том, как обошлась она с любимым.

Что ж, нужно рассказать ей обо всем, иначе будет поздно: другой возможности не представится.

– Суспирия…

Назвать ее этим именем следовало непременно. Кусочки мозаики в голове сложились в единое целое, и Девен продолжал, нимало не задумываясь:

– Суспирия, я знаю, отчего ты до сих пор проклята.

Эти слова заставили дряхлую ведьму вздрогнуть.

– Ты почти все сделала верно, – сказал Девен. Луна, шагнув вперед, встала с ним рядом. – Ты искупила свою ошибку. Халцедоновый Чертог был творением, достойным легенд, местом, где дивные могут спокойно жить рядом со смертными, местом, где оба народа могут встречаться друг с другом. Ты многое сделала правильно. И только одной вещи не поняла. Сын вождя полюбил тебя, но ты погнушалась бренностью преходящего бытия, не так ли? И не смогла соединить с ним жизнь. И потому отвергла его, отвергла его любовь, как ничего не стоящий пустяк – чего она может стоить, если так скоро погибнет? Но многие годы мук, должно быть, кое-чему тебя научили, как и было задумано – иначе ты не создала бы этого великолепного дворца. И не полюбила бы Фрэнсиса Мерримэна.

Присутствие Фрэнсиса Девен чувствовал до сих пор. Быть может, призрак и исчез, однако Фрэнсис остался рядом, ведь он сам сказал, что никогда не оставит Суспирии. Его любовь объединяла их по-прежнему.

Вдобавок, он и ей вернул способность любить.

– Да, ты все сделала верно, – продолжал Девен. – А ошибку совершила после, когда сама не поверила в это. Увидев перед собою будущее рядом с любимым, представив себе, как страдаешь, подобно смертным, стареешь, дряхлеешь, в то время как он остается вечно юным, ты снова позволила страху и высокомерию взять над собою верх. И потому отвергла его любовь, а вместе с ней – свою любовь к нему. Ты не сумела понять, сколь она ценна.

Сердце, променянное на то, что она потеряла, – на юность, на красоту, на бессмертие! А ведь ответ был у нее в руках. Оставалась самая малость – принять его, поверить…

«Прошу, не покидай меня», – так сказал на прощание Фрэнсис.

– Теперь перед тобой снова тот же выбор, – прошептал Девен. – Тебя ждет истинная любовь. Оцени же ее по достоинству, не отвергай в третий раз.

Как известно, сей мир живет по определенным законам, и ни Инвидиане, ни Луне их объяснять не требовалось. Один из этих законов гласит: что сделано трижды, сделано навсегда.

Тут – впервые с тех пор, как торговалась с Инвидианой – заговорила и Луна.

– Полюбив, мы не можем взять чувств обратно, – сказала она. – Можем лишь наслаждаться всем, что они нам приносят – не только радостью, но и горем, не только надеждами, но и скорбями. Теперь он настолько же дивный, насколько и смертный. Не знаю, куда ты пойдешь, но ты вполне можешь пойти с ним.

Суспирия отняла от сморщенного лица иссохшие костлявые ладони, усыпанные «печеночными пятнами». Девен не сразу сумел понять, что она плачет – столь глубоки были овраги морщин, в которых прятались слезы.

Инвидиана была злой. Суспирия – нет. Сердце Девена сжалось от боли, и в тот же миг в его ладонь скользнула рука Луны.

Перемены начались исподволь, едва заметно для глаз. Поначалу Девен и не заметил, как старческие морщины сделались не столь уж глубоки, а «печеночные пятна» поблекли. Совсем недавно одряхлевшая на его глазах, теперь Суспирия на глазах молодела. Спустя недолгое время старость отступила прочь, открыв взгляду лицо той, кого полюбил Фрэнсис.