Внесли большой сундук, поставили перед Воевной и Городеем, рядом с тем сундуком, что за Чаяну дали. Поклонился теперь сам князь. Сказал:
— Вот, боярин и боярыня, передайте от нас вено князю вашему Велеславу за его вторую дочь. Скажите от меня Велеславу: сокрушаюсь я, что мало даю. Если по справедливости платить, чтобы было мне не совестно, так у меня столько и нет. И рубаху последнюю добавлю — все одно будет мало, так что пусть простит.
— За кого же, княже, ты нашу меньшую Велеславну берешь? — спросила слабым голосом Воевна.
— А за старшего моего сына и наследника, озерского князя Ивеня Веренеича.
Это все Велька уже вдогонку услышала, когда Венко, обнимая, выводил ее из палаты.
По узкой лесенке они поднялись в горницу, и тут уж Венко сгреб ее в объятья и поцеловал.
— Ну вот, теперь уж ты моя, — шепнул он, — говорил тебе, что с князем договоримся, перечить мне он не станет, — и глаза его смеялись.
Снова стал было целовать, но Велька его оттолкнула, внезапно рассердившись, даже кулаками по груди ударила.
— Хоть расскажи мне теперь, что это все было? И зачем?
— Как, не поняла ты? — он удивился. — Предсказанье было прадеду еще, что проклятье может снять княгиня, которую муж будет любить больше жизни, и она выберет его всему вопреки, чтобы он хуже всех казался, а она все равно…
Она услышала: любить больше жизни…
— Как бы ты мне хуже всех показался? — удивилась. — Если ты мне люб?
Венко опять ее к себе прижал.
— Велюшка моя… да я, как впервые тебя увидал… а ты меня все за ухом норовила почесать! — Он рассмеялся, в лицо ей заглянул. — Не сердишься на меня? Простила за обман? Видишь, я никак не мог тебе правду сказать, и клятва не давала, и надежда, опять же, вдруг ты той самой и окажешься. Хоть и смутная надежда.
— Что же, каждую княжескую невесту у вас так испытывали? — недоумевала Велька.
— Почти. И везут их издалека, и выбирают их женихи сами, по своей воле. А уж они их… не всегда. Всякое было. Я ведь боялся, Велюшка, что и ты вдруг старших послушаешь, о чести отцовской вспомнишь, о долге своем.
— А если бы?..
— Тогда ты одному из братьев бы досталась, а что было у нас с тобой, об этом бы и не вспоминал никто. Мне бы отец велел другую искать — вдруг бы с той больше повезло. Только вот… я решил уже, что отца не послушаю. Не отдам тебя никому из братьев. Так что была бы потеха еще хлеще, как стал бы я, босоногий, с отцом пререкаться. Так что спасибо тебе, умница ты моя… А пока дай тебя еще поцелую, пока никто не явился мешать… Сегодня ведь, как назло, день такой, ни на малость нас одних не оставят, до вечера на людях будем… А мне ты какую радость подарила, теперь смогу ходить куда хочу, и человеком оставаться! Мне ведь так хотелось бы просто оборотнем стать, они личину меняют, когда пожелают, а я и того не мог…
Поцелуи его, поначалу ласковые, все более жадными становились и горячими, Велька растворялась в них, вот немного, и закружит ее и понесет…
Ох, и зачем на ней этот убор драгоценный, звенящий, снять его совсем…
Как не с ними все это случилось. Со стороны взглянуть — то ли кощуна, то ли байка. Казалось даже, что дух переведешь — и опять что-то переменится. Страшно стало, а ну как Венко уйдет сейчас, и опять другое случится, им вовсе не нужное…
Боярин Мирята сунулся в горницу, отвернулся, закашлялся. Раньше бы Велька смутилась.
Да она и теперь смутилась, но перед тем с досадой глянула на несносного боярина.
— Прости, княженка… княгинюшка то есть, — вздохнул боярин, — княже мой, не обессудь, а не тем ты занят. В баню ступай, со вчера еще горячая. Оденешься пристойно. Повеселили людей, и будет. Накинь вот пока, — он держал в руках ворох одежды и сапоги.
— Делся бы ты куда ненадолго, Веденич? — попросил Венко. — И впрямь ненадолго, а?
— Да разве я не понимаю? — сказал боярин виновато. — Дело молодое. Но не тот час теперь. Отпусти его, княгиня. Теперь уж никуда не денется, — он кинул принесенное на лавку и, не сдержавшись, сказал с досадой: — Ты как попался-то этому дубинушке вериложскому? Как угораздило?
Горыныч ему давно не нравился.
Венко оправдываться не стал, только рукой махнул, сплоховал, дескать, чего говорить. А Велька представила, что ему на границе пришлось обличье менять, и одежду добывать где-то — красть, наверное. И как он оказался в человечьем обличье без всего, даже без завалящего ножа, а назваться и помощи просить нельзя — мало кто из кариярцев знает, в чем суть княжьего проклятья…
Читать дальше