Карина Демина - Лиса в курятнике

Кухарка хмурилась, и тело ее обильное приходило в волнение. Шевелились плечи, колыхались грудь и массивный живот. А ведь и вправду как-то оно потише стало. На рынке, бывало, с утра не протолкнуться, вечно кто-то то за подол ухватит, милостыньку испрошая, то в корзину залезет, а давеча вышла, так сама подивилась, до чего тихо.

— Чего сюда не идут? — спросила она, выдвигая единственный надежный, как ей мнилось, аргумент.

— Сюда? — Кшытня сплюнул. — А сама подумай, чей это приют? Вот-вот… вдруг да заявится… говорят, в Бальчинцевой балке сиротский дом стоял… стоял себе и стоял, пока в одну ночь с него все живые не сгинули. А было там сироток без малого сотня…

Кухарка ойкнула и за щеки схватилась. Кшытня же усмехнулся, собою предовольный: бабу эту он знал, глуповата, заполошна, но не злая. И воровала по-людски, и куском, когда настрой был, жаловала, и договориться с нею завсегда можно было на работенку нетяжкую. А еще была она говорлива и глуповата, самое оно, чтобы сплетню свежую пустить.

С другой стороны, люди-то в самом деле пропадают.

Куда?

Не Кшытни то дело, ему пять рубликов целых заплатили, стало быть, хватит на пару дней развеселой жизни, а там… там что-нибудь да придумается.

На торговых рядах по утреннему времени было довольно-таки людно. Впрочем, здесь жизнь и ночью не останавливалась. Пахли на солнце мясные ряды. Срывали голоса зазывалы, и приказчики с намасленными волосенками прохаживались друг перед другом, что петухи, только знай по сторонам поглядывая, не идет ли какая дама из благородных.

Или не очень.

— А моя-то, — шепотом произнесла девица, раскатывая по прилавку тугую рульку кружева. — Моя-то давеча так и сказала… мол, надобно со столицы съезжать, потому как во дворце неладно…

— И что?

Вторая девица щупала сукно, ибо поручено было ей выбрать какое получше, но не слишком дорого: хозяйка намеревалась самолично справить прислуге платье одинаковое, чтоб дом ее выглядел не хуже иных. А то ходят комнатные девки каждая в своем, что уж о горничных говорить.

— И ничего… сынок ейный, сама понимаешь, не больно радый. Невесту себе все искал, примерялся… только кому он нужен. — Девица сморщила носик. — Тоже мне, благородный, а сопли рукавом вытирает.

— Разве ж в этом дело?

Шерстяное сукно было отменного качества, тонкое, легкое и цвета красивого, темно-синего, правда, и стоило изрядно: на такое хозяйка точно не согласится.

— Не в этом… только и денег у них кот наплакал. Поместье старое, землица худая, народишко по войне разбежался. Сидят в долгах. Думали, женитьбой дело поправить, да на такого жениха никто и не глядит. — Девица взялась за следующую рульку. Кружево ей нравилось, а приказчик, лукаво подмигивавший, и того больше. Правда, не настолько, чтоб о приличиях забыть. — Небось нам уж сколько не платили…

Она дернула плечиком.

— Вчерась маменьку уговаривал погодить, а она ему, что никак погодить нельзя, что вот-вот смута будет, потому как неможно честным людям змею терпеть.

Приказчик крутанул тугой ус и достал еще кружева.

Купить, может, и не купят, но девка была очень хороша, миловидна, собой кругла… отчего б не порадовать?

— Он у ней все в гусары рвался. Сам махонький, кривенький, а туда же, воевать… так и сказал ей, мол, жизнь отдам за царя-батюшку…

— А она?

— А она его клюкой по хребтине, мол, разве ж это царь, когда он замороченный? Вот придет время, поднимут змеиную кровь на колья, и тогда-то…

Приказчик нахмурился.

Этакие разговоры были… неправильными, более того, отчетливо несло от них крамолой, которая ему в лавке была совершенно без надобности.

Трактир «Три пескаря» славился своею кухней на всю слободу. Умели здесь готовить и пирожки из тонкого полупрозрачного теста, которое на зубах хрустело, а начинка во рту таяла, будто не мясная. И тонкие лепешки с сырною начинкой. И баранину на огне да с травами, и рыбу всякую-разную. Вот и заглядывал люд степенный, купеческий попробовать ушицы осетровой да белорыбицы, запеченной на огне открытом. Заодно за едою и разговоры велись.

И дела сами собой ладились.

Не иначе, волшебством.

Вот и ныне почтеннейший Кельм Смудсон, которому в Арсиноре случалось бывать не в первый раз, а потому порядки местные были ему распрекрасно знакомы, изволил вкушать горячую разваристую рыбью похлебку. К ней подавали пироги с зайчатиной и кислую капусту, в которой виднелись бубины алой ягоды. Кельм ел и, казалось, всецело был занят исключительно этим преважнейшим делом. А потому на человечка, скользнувшего за стол, он глянул пренеодобрительно.