Наталья Авербух - Граница леса

Вздохнув, я опустилась на глиняную лежанку, покрытую тощеньким тюфяком. Обстановка в той клетушке, которая гордо именовалась моей комнатой, была скудной, если не сказать хуже. Тряпка, бывшая некогда дешёвой занавеской, отсекает угол — за ней висят мои костюмы — повседневный, парадный и чёрное платье миссионера. Тростниковый плетёный ларь с двумя отделениями: в первом хранятся сапоги, во втором — постельные принадлежности и смена белья. Стола нет, как нет и кровати, немногие личные вещи хранятся либо в подвешенном к поясу пенале, либо в небольшой шкатулочке за занавеской. Это всё, такую роскошь, как кровать или стол я не могу себе позволить, как не могу позволить себе и комнату с окном. К счастью, в Ведомстве, выделившем комнаты подобным мне неудачникам, прекрасная вентиляция, а знание нескольких общедоступных заклинаний решает проблемы с освещением. А вообще, тут не положено ни читать, ни вести разговоры, клетушки типа этой предоставляются для одной-единственной цели: чтобы у бездомных этнографов было место, где спать.

— Паршивая жизнь, — снова вздохнула я и потёрла дубовый лист. В воздухе немедленно запахло свежими листьями: вот причина, по которой я не выкинула подарок лесного чудовища сразу же, как мне его вручили. Я вздохнула ещё раз. Сжечь жёлудь не представлялось возможным: во избежание пожаров нам не позволялось зажигать хотя бы свечу, да и зачем? Сложная система труб поддерживала тепло в здании, а свет, как я уже говорила, давали специальные заклинания. Кому бы пришло в голову жечь свечу в здании Этнографического ведомства?! Оставалось выкинуть, хотя в глубине души я сомневалась, что мне удастся так просто разделаться с опасным подношением.

— Паршивая жизнь, — повторила я и попыталась вспомнить, когда последний раз выходила на улицу. По всему получалось, что не позже месяца назад, а то и раньше. А зачем, собственно говоря? Официально работники должны были спуститься во двор мимо подсобных помещений, выйти на улицу, обойти здание и войти через парадный вход, а там уже отыскивать своё рабочее место, на каком оно было этаже и в каком коридоре. На деле же все старожилы, к каковым уже больше года я причисляю и себя, знали тайный ход, ведущий напрямую из жилых помещений в рабочие, и неделями не появлялись на улице. Это позволяло не забирать из хранилища — своеобразной смеси гардероба и ссудной кассы — верхнюю одежду, которая большинству из нас обошлась весьма недёшево. Фактически, нам продавали тёплую одежду в рассрочку, и мы должны были регулярно вносить плату за право пользоваться закреплённой за собой одеждой. Недавно я при помощи родителей (а на самом деле скопленных благодаря Силли, денег) сумела выкупить свою шубу, но продолжала держать её в хранилище, где за ней, по крайней мере, следили. Это, естественно, тоже обходилось мне весьма недёшево, пять липовых дощечек в месяц, но всё же лучше, чем платить дубовую планку каждую неделю.

Ели мы в столовой зале Ведомства, причём кормили нас довольно паршиво — но зато бесплатно. О такой роскоши, как самостоятельный выбор блюд некоторые из нас только мечтали. И так каждый день — проснуться, накинуть старый балахон, некогда бывший миссионерским платьем, навестить умывальную комнату в конце коридора, вернуться, переодеться в форму, убрать постель и потайным ходом пробраться в официальную часть здания, чтобы там спуститься в подвал и оказаться в архиве. Судя по колоколу, отбившему три раза, мне следовало быть на рабочем месте, принимать списанные в архив бумаги и распределять их по рубрикам. Но… сегодня не ожидается никаких поступлений, и я решила позволить себе небольшую эскападу. Даже последним слугам в самых жестоких домах нашей столицы хоть раз в месяц предоставляются свободные дни, неужто слуга короля не может прогуляться хоть один раз за четыре года?!

Решившись, я оделась в положенные по уставу длинные, до щиколоток панталоны, рубашку и карманьолу, подумав, накинула поверх суконный редингот — всё это уставного коричневого цвета, немного светлее растущих в парках каштанов. Этнографы — слуги короля, и должны носить тусклые цвета, более приличествующие простолюдинам! Правда, ни один простолюдин не осмелится надеть коричневого и будет обходиться чёрным и серым с какими-нибудь цветастыми вставками. Не считая запрещённого зелёного, все остальные яркие цвета забрала себе знать, но даже получи я титул леди вместо леди этнограф, я продолжала бы ходить в уставного цвета коричневой одежде, разве из более дорогих тканей и отороченной богатым мехом. Парадный костюм, висевший тут же, отличался лучшим кроем, другим оттенком — он был не каштановый, а скорее цвета корицы — и золотой вышивкой, теперь уже сильно поблекшей. Увы, сидел он на мне не ахти, и короткая карманьола болталась на мне как на вешалке. Полуголодное существование, которое мы вели, мало кого красит.