Ника Ракитина: Легенда о заклятье [СИ]

— Лино… Кармелина, — со смущенной улыбкой позвал он и вдруг выпалил, точно бросаясь в прорубь: — Ты любишь медовые орехи?

Потом они сидели: Кармела на постели, а Серпено, красный от радости и неловкости, на полу — и грызли раскатившиеся по одеялу орехи — липкие и сладкие от меда, в котором их варили.

С хрустом проглотив очередную порцию лакомства, Серпено выкладывал новости. «Грозный» на месяц стал на кренгование. Часть команды ежедневно отпускают на берег. Его тоже сегодня отпускали, за старание. Он по ней соскучился, а Юджин его не пускал. Но сейчас он на берегу, и Микеле позволил, только чтоб капитан не узнал.

— А я еше ни разу не была на берегу, — вздохнула Кармела. — Не разрешали, боялись, что дам деру.

И вдруг с испугом спросила:

— А меня не выгонят?

— Да ты что! — с жаром откликнулся приятель. — Ты теперь для «Грозного» как талисман. На тебя вся команда молится. А капитан, — он чуть понизил голос, — заказал мессу тебе во здравие. Едва в порт пришли. А каюта? Нравится?…

— Но он же всегда ворчал, что женщина на корабле к беде, — сказала Кармела неуверенно.

— Ну сама посуди, какая ты женщина? А во-вторых, «Грозный» тебе жизнью обязан. И ничего не бойся.

На смешном пухленьком, с неправильными чертами лице Серпено было такое серьезное и торжественное выражение, что Кармела захихикала.

Марсовый собрал с одеяла последние орехи и протянул девчонке, и тут дверь распахнулась, и приодетый, красный от солнца и ветра, ввалился в каюту Юджин. Его черные с проседью волосы венчала шляпа с плюмажем, а серый с серебряными галунами камзол, казалось, вот-вот треснет на брюхе и могучих плечах. Капитан нахмурился, завидя Серпено, приблизился широким шагом и, без слова схватив марсового за воротник, выставил за дверь, едва не сбив входящего сзади человека. Вслед полетели сапоги. Вошедший нервно обернулся, что-то пробормотал. Вид у него был ошеломленный.

Рядом с пузаном Юджином незнакомец казался особенно тощим и невысоким, но в его движениях ощущалась уверенность. Одет он был в черное, как лекарь или монах.

— Бездельники! — прогремел Кейворд. — Фитиля вам в корму!

Черный зыркнул с холодным удивлением, и Кармела почувствовала, что капитан смешался.

— Я уже говорил, что мне необходимо, — сухо сказал гость и стал расстегивать камзол. Кармела сопровождала его движения изумленным взглядом.

— Знаешь, кто это, малышка? — продолжал Юджин, стараясь говорить потише (что ему, впрочем, плохо удавалось). — Лучший лекарь Иты! Сколько возни было, чтобы его поймать!

— О да, — лекарь качнул гладко причесанной головой. — Меня схватили и приволокли сюда, даже не полюбопытствовав, есть ли у меня время заниматься новыми пациентами…

Юджин сморщился — разговорчивость лекаря его утомляла.

— Алехандро Рейес, — тем временем представился лекарь, — к услугам маленькой доны.

Дверь каюты распахнулась, на пороге возник помощник кока Чимароза с дымящимся кувшином в руках и широкой улыбкой на закопченном лице. Через его плечо с любопытством заглядывал с медным тазом подмышкой кудрявый молчун Микеле. Лекарь закатал рукава рубашки. Точно повинуясь этому знаку, матросы влетели в каюту, расставили принесенное. Микеле слил лекарю на руки. Потом по знаку Кейворда они ушли, прикрыв дверь. Болтовня лекаря и мрачноватые приготовления испугали Кармелу. Дрожа, она смотрела, как Рейес наливает в таз горячую воду, ставит его на тяжелый дубовый табурет у постели, а капитан между тем достает из сундука узкий свиток чистого полотна.

«Что это, Пресвятая Дева? Что они делают?.. Нет, нет, не хочу!.».

Лекарь присел на край постели, взял Кармелу за руку. Она попыталась вырваться.

— Ну-ну, — сказал Рейес. — Маленькая дона меня боится? А ведь этот сударь утверждал, что ты храбрая девочка…

«Сюсюкает, как монашка», — вдруг подумала Кармела, и ей стало противно. А лекарь между тем уже сосчитал ее пульс и, сердито нахмурясь, занялся раной. Смачивая горячей водой, оторвал присохшую повязку и стал осматривать шрам, сильно надавливая пальцами. Кармела изо всех сил стиснула зубы, стараясь не застонать. Ей было больно.

Из-под коричневой корочки на ране выступила кровь. Рейес смыл ее водой из кувшина и повернулся к Юджину:

— Ничего не определишь… Рана затянулась. Так вы говорили, у нее была лихорадка?

Кармелу затошнило от его безразлично-любопытствующего тона.

— Как долго это длилось? Две недели?.. Разденьтесь, дона, мне надо вас осмотреть.