Ника Ракитина - Стрелки [СИ]

Хель спала, укрытая шкурами. Гэльду жаль было ее будить. Он решил поставить кубок на решетку очага, чтобы вино не остыло до ее пробуждения, но тут Хель вздохнула, открыла глаза и виновато спросила:

— Это вы, Гэльд? Я заснула…

— Все в порядке, — сказал он, подавая ей кубок. Хель подержала его в ладонях, чтобы согреть их, и медленно начала пить.

— Нет, не могу больше, — жалобно вздохнула она наконец. — Спасибо, Гэльд.

Гэльд поставил кубок на пол и опустился в кресло. Хель сидела, прикрыв глаза. На лице ее была усталость, смешанная с наслаждением.

— Отдыхайте, — сказал Гэльд.

Хель открыла глаза, села поудобнее, обхватив колени руками.

— Хорошо бы, — улыбнулась она, — но вначале дело.

— Конечно, — пробормотал барон разочарованно.

— У меня серьезная весть для вас. Командиры десяток соберутся здесь, в Эрнаре.

— Здесь? — Гэльд не мог одержать удивления. — Мне уже настолько доверяют?

Хель искренне обиделась:

— А почему вам должны не доверять?

— Конечно! — воскликнул Гэльд, вскакивая. — Когда их ждать?

— Через два дня, — Хель следила за ним веселыми глазами. — Можете не торопиться.

— Хорошо, не буду!

Недолго думая, Гэльд подхватил ее в охапку вместе со шкурой и со смехом закружил по покою. Знайд вскочил и запрыгал вокруг, норовя ухватить зубами шкуру. В покой заглянула Антония и тут же шарахнулась назад, хлопнув дверью. Наконец они без сил повалились на лежанку, а пес прыгнул следом, намертво вцепившись в шкуру. Гэльд схватил его за загривок и швырнул на пол. Потом повернулся к Хели:

— Послушайте, Хель…

— Да? — Хель лежала, раскинув руки, гладя пальцами мягкий пепельный мех.

— Надо послать Стрелкам открытый вызов.

Улыбка сбежала с ее лица, и Гэльд с огорчением подумал, что он, как всегда, заговорил не вовремя и глупо. Хель медленно села:

— Продолжайте.

— Мне это только сейчас пришло в голову, — в смущении начал объяснять Гэльд. — Пусть думают, что мы — сумасшедшие одиночки, что мы идем в бой от отчаянья…

— А вы так не думаете? — перебила его Хель. Гэльд взглянул на нее блестящими глазами и твердо сказал:

— Нет.

Она помолчала, хмурясь, потом нехотя сказала:

— Если б так просто можно было решить все…

— Что случилось? — встревожился Гэльд. Хель досадливо качнула головой:

— То, чего следовало ожидать. У нас не хватает денег. Вы же знаете, Гэльд, мы собираем войско. Первым боем все не кончится… Командирам придется и над этим поломать головы…

Гэльд слушал ее, не отводя завороженного взгляда от огня. Потом потянулся к кубку, допил его, морщась, повертел в пальцах, любуясь игрой пламени на темном серебре.

— Деньги, — пробормотал он, сдвигая брови. — Пожалейте командирские головы, Хель. Деньги будут.

Всего этого я не рассказывала, конечно. Только повторила упрямо, что серебро было отдано для Восстания. Экскурсовод вздохнула досадливо, но терпеливо:

— Возможно, и так, но в исторических документах этого нет… Позвольте мне продолжать…

Мы шли за ней по шершавым плитам к парадному входу. Лестница с широкими каменными ступенями поднималась к самым дверям, за ними была полутьма, и тянуло прохладой. Переступая порог, я мимолетно коснулась ладонью темного гладкого дерева, и у меня вдруг сильно заколотилось сердце. Как будто лишь сейчас я поняла, что это Эрнар. И больше не слышала ни шарканья ног, ни тихих разговоров, ни назойливых объяснений…

Ведь по этим ступеням подымался некогда Гэльд. Здесь, в углу лестницы стояла Антония — в темном платье, со связкой ключей на поясе — символом ее власти. Когда Гэльд велел снять серебро, она кричала: «Святотатец! Ты еще ключи мои переплавь! Карианским корсарам меня продай!» Вот этот узкий коридорчик, вход в который преграждает сейчас шнур со строгой табличкой, вел к винтовой лестнице, а по ней можно было подняться прямо в башенку… А если из залы, в которой сейчас мы стоим, разглядывая экспонаты, — бывшей трапезной — взойти по внутренней лестнице на два пролета, то попадешь в дом Предка, где всегда горят факелы, бросая мрачный отсвет на суровый бронзовый лик на щите. На чьей бы стороне ни стояли владельцы Эрнара, Предка они чтили всегда… А впрочем, факелы давно погасли, и бронзовый лик потускнел, и давно уже никто не живет в Эрнаре…

Супружеская пара, еще раньше замеченная мной, критически разглядывала манекен в уныло обвисшем платье — «Одежда знатной женщины, 1-ая половина XI века». Платье было неуклюжее и истертое.