Ника Ракитина - Стрелки [СИ]

Парень поставил камеру и со вздохом вытер пот со лба.

— Что за фильм снимают? — поинтересовалась я.

— Хороший фильм, — он погладил корпус камеры, как всадник любимого коня. — Называется «Стрела на излете».

— Ка-ак?!

— Ну, это еще рабочее название…

— Приготовиться! — пронесся над улицей гулкий вопль. Парень опять сгреб камеру и побежал вперед. Я — за ним, вниз по улице, где толпились всадники, выравнивая ряды и ожидая сигнала.

— Начали! — взревел голос, и я наконец поняла, откуда он доносится. На крыше дома напротив, за балюстрадой, где цвели в зелени пышные оранжевые ниневии, восседал человек в такой же ярко-оранжевой рубашке. Только эта рубашка да лысина, да еще рука с рупором видны были из-за цветов.

Трубач заиграл, и всадники двинулись вверх торжественным шагом. Из узкой щели между домами выскочила остромордая желто-белая собачонка и побежала рядом с ними, недоуменно потявкивая. Городские собаки давно уже привыкли облаивать машины больше, чем лошадей.

— Уберите собаку! — завопил в рупор человек с крыши. — Уберите собаку, я говорю! Ринкус!

Кудрявый парень оставил кинокамеру и бросился к собачонке. Она, увернулась, проскочила между копытами, не переставая лаять.

— Стойте! — надрывался рупор. — Стойте! Все назад!

Всадники недовольно зашумели. Парень, пробираясь среди них, нес под мышкой собачонку. Собачонка лаяла. Я смотрела на всю эту суматоху и думала с удивлением, что из этой неразберихи, как ни странно, получаются хорошие фильмы. И жаль, что зрители не увидят потом ни помрежа на крыше, ни кудрявого оператора, ни переполоха из-за собачонки…

Всадники двинулись в третий раз. Когда они доехали до меня, из-под арки соседнего дома выскочила девушка в синей юбке, с бархатным корсажем и с красиво распущенными волосами. Я ожидала гневного вопля с небес, но его не было, стало быть, это явление соответствовало сценарию. Девушка подбежала к крайнему всаднику во втором ряду и с умоляющим видом вцепилась в стремя.

— Проси его, проси! — загромыхало с крыши. — Не так просишь!

— Не возьмет, — с тоской пробормотал кудрявый Ринкус. — Я бы тоже не взял.

— Еще раз! — рявкнул рупор.

Девушка с явным облегчением отскочила от коня и вдруг споткнулась, наклонившись, стащила с ноги туфлю и, зажав ее в кулаке, на одной ноге запрыгала к нам.

— Каблук сломался! — радостно крикнула она. Тотчас же к ней неведомо откуда сбежалось с полдесятка человек. Пока кто-то приколачивал каблук, девушка стояла с надменным видом, опираясь на услужливо подставленное плечо. Я услышала ее снисходительный голос:

— Надоело… Меня звали в Кариан на съемки «Шарделя». Там хоть море…

— А на этом булыжнике каблуки горят, — проворчал добровольный сапожник.

Всадники спешивались, явно радуясь неожиданному отдыху.

— Шедевра не будет, — произнес совсем рядом знакомый голос. Я даже дернулась от неожиданности — Ивар Кундри! Он с интересом разглядывал съемочную площадку.

— Почему вы так думаете? — огрызнулась я, хотя сама ощущала нечто похожее.

— Такие щиты годятся разве что для парада. Чересчур велики для конных. А эта красавица… — он пожал плечами.

— Чем вам красавица-то не угодила?

— Да ничем. В самый раз для р-романтического зрелища. Если б я снимал серьезный исторический фильм… — Он оборвал себя, взглянул на часы: — Между прочим, уже все давно встали. Стоит ли ради этого пропускать завтрак?

Мне оч-чень хотелось поблагодарить его за заботу, но вместо этого я повернулась и с гордым видом пошла к гостинице. Сзади взревел рупор, запела труба, и тут же загрохотал по булыжнику уроненный кем-то щит. Но мне уже не хотелось оглядываться.

В гостинице у стойки толпилась наша группа. Представительная дама, которая возмущалась вчера ландейлской неразберихой, выговаривала дежурной:

— Что за порядки? Будят в такую рань! Вечно в этом Ландейле…

Дежурная слабо отмахивалась и пыталась что-то вставить в оправдание. Дама не унималась. Едва я вошла, ко мне бросилась экскурсовод:

— Где вы бродите? Сейчас едем на завтрак! Внимание, все ко мне! После завтрака идем в Храм Светлой Матери! Знаменитые витражи… Пошли, пошли…

Мимоходом она покосилась на мои босые ноги.

Посвящение.

В Обрядовом зале Ландейлского магистрата было торжественно и людно. Конечно, цеховые старшины ворчали, что прежние времена по пышности и богатству не сравнить в нынешними, но Мэй все равно был ошеломлен. Он брел по залу, ошалело вертя головой, чтобы, не дай Матерь, не пропустить чего: ни разноцветных окон, ни шитых золотом драпировок, ни пестрых цеховых штандартов. Степенно и солидно сходились почтенные старшины в мехах и сукнах, сломя голову бегали слуги, зажигая свечи и светильники, потерянно бродили такие же новички, как Мэй. От позолоты, красок, света рябило в глазах, и Мэй очнулся, только когда дюжий стражник в лиловом плаще с гербами Торкилсена и Ландейла ухватил его за плечо и бесцеремонно подтолкнул туда, где под зелено-алым штандартом собирался его цех.