Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

С волками не встретились, уже хорошо. По прошествии некоторого времени перекусывать пришлось лебедой, восторгов это не вызвало, но голод мало-мальски утолило. Затем мы набрали немного кореньев и тут же съели их под чутким контролирующим взглядом вожака. Стая без отдыха двинулась дальше.

— Ты очень скучаешь по дому? — нежданно прилетело от Томы при первой возможности.

Лучше б не напоминала. Сердце учащенно забилось, а одна из рук, которые сейчас ноги, едва не подвернулась. И — понеслось:

Мама с папой. Младший брат. Бабушка с дедушкой и еще дедушка. Собака. Кошка. Попугай. Компьютер. Книги. Холодильник. И — кровать. О-о, моя неценимая-неоцененная чудесная кровать. Фантастический матрас. Вожделенное одеяло и обожаемая подушка. Чистые глаженые простыни. Да что там, просто — простыни. Глаза затуманились.

— Я так скучаю по родителям… — продолжила девушка.

— А я — по свободе.

Отстранившись, я припустил вперед. Оставим прошлое позади, надежда на спасение не там.

Как только Тома поправилась, главным делом стал поиск возможности побега. Сбежать из пещеры можно в любой момент — метров на сто. Какой-нибудь самец высокого ранга обязательно дежурил у входа, охраняя стаю от нападения чужих, а заодно — от глупых поступков своих. В остальное время вожак контролировал стаю лично. Если не справлялся, всегда находились заместители. Как далеко ни отобьешься, кто-то обязательно прибьет обратно к послушному стаду, нередко с легкими телесными повреждениями.

До сих пор мы мирились с положением дел. С выздоровлением девушки планы поменялись. Взоры вокруг стали зорче, память начала отмечать и запоминать детали, до которых не было дела раньше. Когда-нибудь пригодится. Хотелось, чтобы пораньше.

Стая бодро скакала по предгорному лесу. Перебирая конечностями, Тома внимательно отслеживала, куда опустить ладонь, а куда ступню. Учитывая, как часто это приходилось делать, мозги получали невероятный опыт принятия решений.

Я увидел, что напарница жаждет пооткровенничать.

— Жалуйся.

— Это невыносимо, приходится постоянно смотреть под ноги, — поделилась она новыми впечатлениями. — Точнее, под руки. А то в такое наступишь…

— Я тоже не задумывался, каково лошадям и собакам.

Через пару часов человолки что-то учуяли. Видимо, опасность. Насторожившись, люди-животные переглянулись, а вожак, привстав на задние конечности, в позе взволнованного суриката крутил головой. Краткий рык бросил стаю на деревья. Мы с Томой не умели лазить так быстро и так высоко. Нас втащили, наградив тумаками за нерасторопность, и все зависли, как обезьяны. Ни шороха, ни вздоха.

Невдалеке проехал отряд царберов в десяток всадников. Золотые султаны колыхались, плащи развевались, из-под шлемов вглядывались в окружающее суровые лица. В том числе и в листву, ожидая нападения откуда угодно. Нас не заметили. А интересно посмотреть на схватку зверья с профессиональными солдатами. Посмотреть со стороны, конечно.

Вообще, царберы — это хорошо. Мы с Томой ничего не знали о событиях, что последовали за сорванным Борзым и компанией планом по захвату башни. Если б местность находилась в руках рыкцарей, царберы не ездили бы столь малыми отрядами. Впрочем, кто знает. Вдруг получилось захватить других заложников, башня захвачена, а царберы теперь пытаются отбить ее. А если штурма не было — куда могла деться такая прорва разбойников? Куда-то же она делась.

Когда опасность миновала, стая выждала еще сколько-то, потом начались осторожные перерыкивания и вопросительный скулеж тех, кто висел не в самых удобных позах. По сигналу вожака начался общий спуск. Я помог Томе спрыгнуть, приняв на руки и поддержав. Корявыми недочеловеками человолки двинулись дальше. С непривычки Тома быстро выбилась из сил. На нее рычали, грубо подталкивали. Я огрызался, а девушка очень старалась, не желая подводить ни себя, ни меня. Последнее было обидно: она убивалась ради меня. Это я мужчина, помогать и спасать должен я.

— У меня руки скоро превратятся в сплошную мозоль и покроются коростой, — в очередной раз пожаловалась девушка, на ходу едва не откусив мне ухо.

— Лишь бы не сердце, — красиво вывернулся я.

Тома вздохнула и дальше двигалась молча.

Целью похода оказалось поле некрупной, но чрезвычайно сладкой клубники. Или гигантской земляники. Не разбираюсь в сельском хозяйстве.

Поле явно возделываемое, крестьянское. Стая налетела на него, как саранча. Жрали, хватая с грядок. Вытоптали больше, чем сожрали, и еще набрали, сколько смогли. Идею мешка мы с Томой подсказать не решились, вдруг использование предметов такое же табу, как ходьба на двух ногах или оставление жизни мужчинам-попаданцам у поклонников Аллы, не прощу ее и не приму. Мне и так не спалось из-за имевшейся материальной ценности — пращи на ноге. Загрязнившаяся, насквозь пропитанная потом, почти ставшая частью меня, пока она никого не волновала. Моя единственная вещь, напоминавшая о прежней жизни. И единственное оружие на крайний случай. Хотя что-то подсказывало, что при крайнем случае времени на разматывание и использование не будет. Но все равно с пращой спокойнее на душе.