Клэр Элиза Бартлетт - Мы правим ночью [litres]

В полку Кослена Линне никого и никогда не закладывала и в этом тоже не станет доносчицей.

Как бы ей ни хотелось вернуться к прежней жизни, становиться ради этого стукачкой она не собиралась. Во время службы в полку Кослена, после дежурства они вместе с Танновым и Досторовым нередко покидали солдатскую казарму без разрешения, чтобы стащить у офицеров расидиновых сигарет или выпить конфискованного бренди.

Как ни ненавистно ей было это признать, но танцы – совсем другое дело. Ревна взирала на происходящее с тоской во взгляде. Не зная толком, что делать, Линне села рядом с ней. Ревна тревожно распахнула глаза – делать вид, что в противоположном углу комнаты произошло что-то чрезвычайно интересное, было уже поздно. Глядя на нее, Линне чуть не расхохоталась: единственный человек, который стал бы с ней разговаривать, в буквальном смысле стал ее слушателем поневоле.

Осталось только придумать, что сказать.

Всем остальным эта наука давалась на удивление легко. Но на занятиях по ораторскому искусству ее больше учили политике, чем умению поддерживать непринужденную беседу. Поэтому она закрыла рот и стала ждать, когда что-нибудь произнесет Ревна.

Та постукивала пальцем по бедру в такт музыке. Мысль о том, что Ревна попытается проигнорировать Линне, раздражала больше, чем ее молчание.

– Веселишься? – наконец спросила Линне и тут же подумала, что вопрос был глупым.

Ревна замерла и искоса глянула на нее, словно соглашаясь с мыслью Линне.

– Раньше я любила танцевать, – сказала она, – не то чтобы у меня хорошо получалось, но это все же лучше, чем сидеть в углу.

Линне хотела было спросить, что же, собственно, случилось с Ревной, но потом вспомнила выражение на лице девушки, когда та явилась в казарму. Вспомнила, как она каждый раз морщится, если лязг ее металлических ног привлекает внимание окружающих. Поэтому решила ничего не говорить и просто уставилась на Олю, которая вела в танце по скрипучим доскам пола мечтательную Надю. Оля этим вечером смеялась совсем другим смехом, легким и более естественным, чем Линне когда-либо приходилось слышать.

– В этом деле я всегда буду пас, – сказала она, – если бы меня заставили танцевать, я бы скорее дала себе отпилить…

Она осеклась, но было уже слишком поздно.

– Прости, я не хотела.

Извинение прозвучало неискренне. Ей точно надо было больше слушать педагогов на занятиях по ораторскому искусству.

– Я так и подумала, что ты не любительница танцевать, – натянуто произнесла Ревна.

Линне отчаянно пыталась придумать, что бы сказать еще.

– С танцами у меня все было так плохо, что воспитатели вместо них наняли мне учителя боевых искусств.

– В самом деле? – Ревна взглянула на нее.

Осуждение тут же исчезло из ее голоса, и в нем засквозило любопытство.

– В основном он обучал меня ударам и позициям, – ответила она, – наша домоправительница никогда не позволяла мне делать что-либо, от чего у меня могли бы вырасти мышцы, как у какой-нибудь крестьянки.

Вот дерьмо, опять косяк. Законы Союза провозглашают всех равными, а ее слова звучат так, будто их произносит какой-то аристократ, причем самого худшего сорта.

Ревна подняла голову и внимательно присмотрелась к рукам Линне.

– Но все ее усилия оказались напрасны.

Перед ними выросла Магдалена. От танцев у нее раскраснелись щеки.

– Все хорошо? – спросила она Ревну, склонив голову набок и бросив взгляд на Линне.

Та закатила глаза. Если Магдалена хотела поговорить с подругой, стоя в паре футов от нее, то могла бы придумать лучший способ привлечь ее внимание.

– Все отлично, – сказала Ревна и снова повернулась к Линне.

– Неужели отец действительно разрешил тебе учиться борьбе? Он был не против?

– Он никогда мной особо не занимался.

Линне хотелось поежиться. Одно дело говорить о доме, и совсем другое – об отце.

У нее не было желания думать о нем и гадать, что бы он сейчас сказал, если бы ее увидел.

– А почему ты пошла служить? – задала вопрос Линне, но не потому, что ей было интересно, а чтобы сменить тему.

– Тамара попросила, да и платят здесь больше, чем на заводе.

Ревна сделала вдох, собираясь сказать что-то еще, но потом, похоже, передумала.

– Тамара Зима виделась с тобой лично? – спросила Линне. – Ее не волновало, что ты не можешь ходить?

Не надо было этого говорить.

– Я могу ходить, – ответила Ревна, и в ее тоне явственно зазвенел лед.

Она подняла стальную ногу и повернула ее так, чтобы Линне могла увидеть выступ на лодыжке.