Антон Орлов - Золото Ларвезы

Из Крибы уехали на следующий день. За время странствий Мейлат измучилась, хотя ни разу не пожаловалась, не привыкла она жаловаться, позволяют жить – и на том спасибо. Но она так надеялась, что перед новой дорогой можно будет отдохнуть… В душе приуныв, она старалась на подавать виду, что расстроена. И не сразу поняла, что дальнейшее путешествие будет совсем не таким, как до сих пор.

Их привезли к красивому розовому зданию с башенками, а на заднем дворе этого здания стояли вереницы больших фургонов с окошками и без окошек. Завели в фургон: внутри коридор и комнаты, обставленные не хуже, чем покои излюбленной пищи во Владении Дахены – с диванчиками, столиками, ковриками, шторками на окнах.

– Сортир-то чистый? – первым делом спросила Глодия у улыбчивого слуги в белом переднике. – Ежели чего засрано, лично достопочтенного дядюшку Суно в известность поставлю.

Тот переменился в лице и рассыпался в заверениях, что в его вагоне все надраено в наилучшем виде.

Они устроились в комнатке с плюшевыми креслами и столиком возле окна.

– Ишь, забегали… – с торжеством ухмыльнулась Глодия. – Вот погоди, Мейлат, стану я начальницей по амулетной части – еще не так забегают, у меня по струнке будут ходить. Этот свинтус Сиврет нынче опять нагрубил: все, говорит, подсуетились, чтобы вас поскорее отсюда сплавить, потому и спецпоезд к перрону уже подан. Однако же обзываться в этот раз не посмел! Чует, засранец, что еще будет он мне низко кланяться, ежели снова встретимся. А ты чего куксишься? Мы в Аленду едем, в самую главную столицу среди всех столиц просвещенного мира!

– А шеи там закрывают? – робко спросила Мейлат.

К голым шеям вокруг она уже притерпелась, но все равно было стыдно и неприятно на это смотреть.

– Нет. Аленда – это тебе не вурванская деревня, это людской город, и люди там живут по-людски. Ты тоже привыкнешь жить по-людски.

– Но что я там буду делать?

Мягкий толчок, и постройки за окном потянулись мимо.

– Дядюшка сказал, тебе пособие назначат. Будешь рассказывать про Эгедру все, что знаешь. И… – тут глаза Перчинки вспыхнули, она даже выпрямилась в своем кресле. – Ты же по части шитья мастерица! А я видела, как девки-амулетчицы одеваются, напялит такая мужскую форму, и на ней эти разнесчастные штаны, как седло на хрюшке, да куртейка с чужого плеча. Ты мне по меркам форму сошьешь, и придумаешь всякие хитрости, чтобы скрыть недостатки и подчеркнуть достоинства. Ты же заправская портниха, вот и будешь при деле.

– Я тебе все что угодно сошью! – обрадовалась Мейлат: вот хорошо, что ее умения пригодятся.

За окном проплывали длинные кирпичные строения, беленые заборы, крытые тростником сараи. Потом засверкала вода, замелькали уходящие вверх прутья решетки. Грохот усилился, запахло рекой. Мейлат поняла, что они едут по мосту через Сябан.

– И вот чего, – Глодия уперлась локтями в столик и подалась вперед. – Ты мне не одну форму сошьешь, а еще про запас, потому что мало ли по каким задворкам да канавам мне на службе лазать придется, угробец рассказывал… Чтобы было, во что переодеться, и чтобы все было красивое, и чтобы в самый раз по мне!

– Сошью все, что скажешь.

Мейлат улыбнулась: только теперь она почувствовала, что жизнь продолжается. И если Аленда и впрямь такой большой город, как рассказывает Перчинка – туда, наверное, наведываются вурваны в поисках еды, в театре Дахены были пьесы с такими сюжетами. Может быть, ей еще повезет встретить того, кому ее кровь покажется сладкой?..

Южный горизонт обложило лилово-свинцовыми тучами, эта клубящаяся масса упорно ползла вперед, нависая брюхом над хвойными далями. Если присмотреться, можно разглядеть, что переднее облако похоже на оскаленную пёсью морду.

Некогда присматриваться, Нинодия и так понимала, что дело дрянь. После целой восьмицы затишья Забагда снова пожаловал к братцу в гости. Налетавшие с юга порывы ветра все яростнее трепали листву кустарника.

Запахнув плащ, она прибавила шагу. Возвращаться в Треген – нате вам дохлого чворка, терять-то ей нечего. Нужно добраться до Меновой долины и найти там ларвезийцев.

Время от времени Нинодия оглядывалась на свою тюрьму – точь-в-точь простецкий замок на вершине холма, намалеванный на театральном заднике – но погони пока не было. Из-за одышки она еле тащилась, зато благодаря бартогским протезам не спотыкалась, и ноги от ходьбы не болели. Хвала Ланки-милостивцу, она вырвалась! Или пока еще не вырвалась, ведь если хватятся – в два счета настигнут и приволокут обратно.