Антон Орлов - Золото Ларвезы

– Малый, куда едем?.. Дорогу-то видишь?!

Тут же поперхнулась попавшей в рот снежной крупой, надсадно закашлялась. Хорошо, что Зинта ей чрево запечатала, иначе бы прямо сейчас и разродилась. Но она выкарабкается… Несмотря на весь этот белый ужас и тянущую боль в животе. Главная беда, что они мчатся невесть куда, ни зги не видно.

Позади кто-то рассмеялся звенящим стеклянным смехом. Грохнули бидоны, повозка вильнула. Лучше даже не думать о том, кто мог туда запрыгнуть… Что могло туда запрыгнуть… Но как же не думать, если оно за спиной!

Сверху заглянули, ухватившись за спинки кресел. Мимо лица скользнуло что-то шелковистое, и Нинодия, скосив глаза, увидела длинные белоснежные волосы, колышущиеся на ветру. Тот же смех прозвучал снова, уже над самым ухом. Да ведь это унава! Здешний зимний народец, стужа им нипочем, а все равно просятся в тепло – стучатся в окна, скребутся в двери, но впусти такую в дом – живо все выморозит и с хохотом убежит.

Парень заорал, рывком переметнулся в боковое кресло – и оттуда сиганул в сугробы. А унава перелезла через спинку, уселась на его место. Еще одна запрыгнула и устроилась с ней рядом. Первая наклонилась вперед, цапнула брошенные вожжи – человек не сумел бы так, свалился бы под колеса, а этой хоть бы что.

– Девоньки-красавицы, придержите лошадь, я сойду!

Она повторила просьбу трижды, но «девоньки» не обращали на нее внимания. Белокожие, белогубые, а глаза словно ледок в замерзшей луже. Сразу видно, нелюдь. Одежда в прорехах, истрепанная – у одной бедняцкая, у другой с остатками дорогого шитья, унавы снимают ее с окоченелых трупов или крадут с веревок. Говорят, людей они собственноручно не убивают – другое дело, что способны все вокруг выстудить, и тогда рядом с ними в два счета околеешь.

– Девоньки, вы слыхали о Серебряном Лисе? Он из князей Хиалы, и он мой покровитель! Кто меня обидит, тому не поздоровится! Дайте я сойду, мне с вами не по пути!

Человеческую речь они все-таки понимали. Унава натянула поводья, и Нинодия, не мешкая, вылезла-вывалилась в сугроб. Повозка тут же умчалась, растворилась в метельной сумятице, только черные ободья бартогских колес прощально мелькнули. Варфелы ускакали следом. Все это светопреставление – ненадолго, и до того как оно закончится, зимним тварям надо вернуться в нетающие ледники Сновидческих гор, не то им придется худо, сейчас не их время.

Снега по колено, все валит и валит. Нинодия побрела наугад, лишь бы не стоять на месте. Вроде бы в сторону, противоположную той, куда умчался доставшийся унавам рыдван. Видящий восемь из десяти предсказал, что она сгинет, если замерзнет в сугробе, и спасти ее может только теплая шуба… которой у нее нет. Есть отсыревшей шерстяной плащ, от которого толку мало.

От холода зуб на зуб не попадал, и вдобавок в животе ныло. Посиневшие пальцы занемели, она грела их, засовывая в рукава, как в муфту. Но еще хуже, когда мерзнут пальцы на ногах, а их-то у нее больше нет – впору порадоваться протезам, которым что жара, что мороз, все едино. Главное сейчас – шагать, не останавливаясь, тогда она спасется, и свою Таль спасет. Не так уж медленно она шагает, раз еле различимое в метельных вихрях дерево будто бы само плывет ей навстречу… Хотя вовсе это не дерево, а человек – хорошо, если такой же заплутавший, а не отправленный на поиски из Трегена… Хотя вовсе это не человек, а Серебряный Лис! Ну, точно он!

Нинодия, на радостях враз ослабевшая, уселась бы в сугроб, если бы демон ее не подхватил.

– Лисонька!.. Это ты, собственной персоной?.. Как тебя сюда занесло?!

– Тебя искал. Уж очень хорошо тебя спрятали, даже для моей ворожбы. Я только сейчас почуял, где ты находишься.

– Это потому, что я сбежала, – Нинодия всхлипнула. – Лисонька, не бросай меня здесь!

Ее трясло, она едва могла говорить, и в животе болело все сильнее.

– Тебе надо в тепло. Знал бы, захватил бы одеяло.

Сам-то он был по пояс обнажен: белый, статный, скульптурно-мускулистый – загляденье, а из одежды на нем только штаны да сапоги, ему-то холодина нипочем.

– Через Хиалу нельзя, там тебе конец. До ближайшего жилья отсюда несколько шабов, но пока я тебя донесу…

– Я околею, – произнесла она непослушными губами. – Уже околеваю, чтоб всем этим Ферклицам было пусто. Видящий однажды сказал, что судьба мне замерзнуть, если не спасет меня теплая шуба.

– Шуба есть. Продержись три минуты, только не садись в снег и не падай. Я сделаю шалаш, мы там заляжем, пока эта собачья кутерьма не закончится.