Lady Tiffany - Победить или умереть [СИ]

Особенно, когда стала леди Болтон.

Головы каменным волкам у ворот отрубили, а каждую ночь Сансе кажется, что под её окнами воет Серый Ветер. Кровать под ней скрипит, исходится; крик агонии повисает в разгорячённом воздухе, но лютоволк все воет и воет, никак не хочет угомониться и прекратить. Когда гулкая поступь Рамси растворяется в резных сводах замка, Санса, захлёбываясь, плачет, заглушая своими рыданьями одинокую песню своей милой Леди.

«Предательница», — шипят сквозные ветра, забиваясь в её холодную келью. «Предательница, болтоновская шлюха. А Арья бы себя заморила голодом или кинулась бы со скалы, а в твоем чреве скоро прорастёт семя предателя».

Она больше не хочет детей; леди Старк подносит к разодранным в кровь коленкам тряпку, смоченную смородиновым расствором. Щипит, ссадины гноятся и нарывают. Слёз больше нет — высохли: в её дверь, скуля, делает подкоп Нимерия.

По ночам Санса слышит вой лютоволка: она знает, что зима придёт по душу каждого Болтона. Ноги топнут в снегу, щёки царапают льдинки; девушка встаёт на колени, чувствуя острый холод в ногах. «Старые боги, дайте мне знак, что мне есть за что бороться». В воздухе тлеет запах волчьей шерсти, Лето касается своей мохнатой лапой её руки; поворачиваясь, Санса никого не видит.

Толстая Уолда любит посидеть после полдника и повязать, она приглашает падчерецу к огню, рассказывает побасёнки из детства или сказки. Сансе тошно, ей хочется заорать так, чтоб и в Дорне её услышали: её дом всё ещё принадлежит ей, Север ещё поднимется с колен, их враги ещё возмолятся о пощаде. Она не любит общество дурной Уолды, холодного Русе или насмешливо-жестокого Рамси — теперь древние божества стали ей советниками и друзьями. И лютоволки.

Санса идёт к богороще; снег, покрытый белёсым пеплом, всё ещё хрустит под сапогами. Она не молится старым богам, больше нет. Старые боги дали ей знак, они тоже верят и надеятся. Санса поджимает губы, угрюмо смотрит на алеющие листья сердце-дерева и тяжело дышит. Обещает себе бороться до конца, даже если от боли не сможет ходить и проваляется в постеле всю свою жизнь, как Бран. Лохматик одобрительно склоняет одноухую голову влево.

Рамси запрещает жене посещать септу, он держит её в закопченном замке, касаясь сальными пальцами рыжих волос. Леди Старк сглатывает, ощущая кожей похотливый взгляд на своей спине — она знает, что будет ночью. Но среди сугробов её никто не найдёт — снег умеет хранить своих невест. Шажочки Призрака ведут в богорощу, он смотрит на неё и не лает.

Кошмары уходят, они не мучают её, даже после частых визитов Рамси. Мерзкий ублюдок спрашивает, откуда у супруги кора под ногтями, он же запрещал-запрещал-запрещал. Его сальные жидкие волосы щекочут лицо, и Санса смеётся, задыхается хохотом, царапает оголённую спину мужа и ничего кроме своего безумия и рванного дыхания не слышит. В воздухе всё ещё витает запах морозной шерсти.

Солнце на Утёсе Кастерли было беспощадно-жарким, оно золотило мокрый песок и плясало в оседающих соринках. Глаза слепило, во рту из-за нестерпимой жары пересыхало: Аддам оттянул ворот рубашки, стараясь хоть на долю секунды почувствовать морской бриз.

Лазурные волны сверкали, переливаясь бирюзовыми искрами. Кружева на ночном платье Серсеи обмокли и тянули вниз; девушка согнулась, наклонившись над ласковыми волнами. Провела кончиками пальцев по пенному гребешку, радостно засмеялась, словно поймала в ладошку жемчужину, и закружилась. Брызги ударили Аддаму в лицо, и он поморщился.

— Я краба схватила! — взвизгнула Серсея, подобрав свободной рукой белёсые юбки. Колокольчики на её платье зазвенели, вторя заливистому смеху. — Глядите, краб! Ножкой побольше двигает!

Она побежала к друзьям, путаясь в буйных волнах; знойно-утренние лучи солнца плясали в золотых локонах. Дыхание у Аддама перехватило, словно бы лёгкие резко наполнил летний пронзительный жар, и он на миг замер, пытаясь втянуть солёный воздух. Серсея села рядом, весело протянув краба с ало-бордовым панцирем, и довольно хмыкнула. Она была так удивительно-красива, когда была счастлива, что Аддам боялся, что она растопит всё вокруг, даже вековые камни Утёса Кастерли. Он сглотнул — в глотке ссаднило, хотелось выпить.

— Ну? — Серсея испытующе закусила пухлую губу и вскинула брови. Уста налились кровью, на щеках играл манящий румянец. — Что, зверушки испугались?