Lady Tiffany - Не говорят [СИ]

Маргери исправно ходит в церковь и пьёт кофе с молоком. Она кутается в шаль, купленную в благотворительном магазине, почти невинно опускает длинные ресницы, слыша пошлые анекдоты и подкармливает бездомных собак.

Вечер нельзя назвать удачным, если молитва не прозвучала. Сансе нравится, как шевелятся губы подруги и как в воздухе звучит горьковатое: «Спасибо Тебе за всё». Блеск для губ у неё неяркий, персиковый. Маргери всегда скромно усаживается за стол, не приступая к еде ещё пару минут. Лорас молится тоже. Его голос отчётливей звучит среди всех остальных.

Особняк можно назвать старомодным — не то чтобы — хотя бы для Нью-Йорка с его безумными огнями и рекламой «L'oreal». В нём нет того вульгарного жара жизни и страсти к ночному, только обои с розами и столы из красного дерева. Портрет молодой Оленны с копной непослушных волос висит над камином, она смотрит оттуда почти насмешливо, весело.

— У нас в Тоскане, где я родилась, было лучше. Солнце светило ласковей, а у папы там плантации. Выращивает виноград, уж лучше этого американского, — морщит носик Маргери и принимается пить чай со смородиной. Но Санса её не слушает. В Нью-Йорке не бывает закатов, виноградников и лимонных деревьев, а Маргери в мечтах всё ещё там, в далёкой Италии.

Маргери никогда не говорит подруге, что носит нож в голени сапога из дорогой кожи, что любит полусухое и розовые венки. В Нью-Йорке всё равно не бывает закатов.

Лианне до смешного нечего терять, когда она сбегает из дома в бесформенной толстовке брата. Ей нечего терять, когда они с Рейгаром садятся на самолёт в эконом-класс (батончики с мёдом и чай без сахара), когда она выкидывает телефон из окна машины и когда ест ананасовые дольки из банки. Лианна смеётся слишком искренне по-бескорыстному просто, хотя она изменщица-невеста, а на коленях лежит голова чужого мужа. Лианна так невинна и так проста в своём северном запале, что ничто не сделает её краше, даже глупые вещи из шёлка или рубашки по пояс. Только голубые розы и поцелуи в ночное время.

Лианна так и не успевает сказать родному Северу, что она не променяла его на платья без рукавов и тёплый ветер в волосах. Просто лёгкий загар и два литра воды в день стоили Рейгара и его метафор. Лианна ни о чём не жалела. Наверно, только об одном.

— Кто у нас в замке король, а, Джон?

Сансе рассказала о Лианне мать. У Леди Старк глаза голубые, ласковые. В её бирюзовых зрачках бьются ручьи Речных Земель, полноводные потоки свежей воды и малахитовый мох на вековых камнях. Леди Старк было душно в Нью-Йорке, и она ушла оттуда, унося запах хвои и дождя. В Нью-Йорке не идут дожди. В Нью-Йорке не плещутся реки. И не водятся пересмешники. Хотя это, безусловно, довольно спорно.

Кейтлин любит всех, а если не любит, то хотя бы не ненавидит. Может, даже Серсею с её шармом и запахом от 'Chanel'. Она не выносит, однако, голос до боли под рёбрами не её ребёнка и смех мальчишки-сироты, в ком бьётся кровь Старков. Боги таких вещей не прощают.

Леди Старк мало кому говорит про ружьё у стенки шкафа и про то, что оно отнюдь не её мужа. Она молчит о ночах за рабочим столом, когда её старший сын, её первенец, метается в ужасе и безысходности. Она молчит о купленном яде, который так и не смогла подсыпать пятилетнему мальчику без матери. Она выкинула порошок, но ведь когда-то его купила.

Боги такого не прощают. В Нью-Йорке пойдут дожди.

Арья сбегает из дома в пятнадцать с спортивной сумкой наперевес и мужчиной без имени. «Его зовут Якен». Ах, да.

У Арьи смех словно летний дождь. У неё в волосах нет рыжины Талли, но зато в глазах — упорство Старка. В ней гордости больше, чем, наверно, даже в матери, а пьёт она кофе без сливок и не ест сладкого. Арья читает «Звёздный десант», смеётся искренне, беспорочно, по-детски.

От девчонки всегда пахло проблемами и железом. Она возвращается домой через три года с рюкзаком, полным оружия и чужих документов. Улыбка у неё та же, но смех другой.

— У девочки нет имени.

— Девочка — Арья Старк, и она отправляется домой.

Дома не то что не ждут, скорее не надеятся, не вспоминают, потому что боятся понять, что случилось. Арья обнимает сестру по-семейному, разводит руками на приветствие Брана, пьёт пиво почти без стеснения и стреляет метко. Дырок в стене всё больше.

Она не говорит, где пропадала три года, кто такой этот Якен, и почему, собственно, он. Да никто и не спрашивает, в общем-то. В Нью-Йорке всё равно нет настоящих лиц.