Андрей Морсин - Унция или Драгоценное Ничто [litres]

– А то, что даже у лучшего в мире педагога по вокалу так научиться петь невозможно.

Айода отвернулась и некоторое время рассматривала облако в небе.

– Что я могу тебе сказать? – пожала плечиками.

– Скажи правду. Ведь ясно, что ты и без меня, где угодно могла иметь оглушительный успех!

– Вдвоём веселее.

– Айода, скажи, кто ты на самом деле! – взмолился Октавиан. – Откуда ты и почему мне помогаешь?

– Ладно, – она встретила его взгляд. – Рано или поздно ты бы всё равно узнал.

Встав, девочка одним прыжком перескочила песчаный берег, приземляясь на гребень волны и не тревожа пенной кромки.

– Я – Песня! – сказала, балансируя на бегущей волне.

– Что?! – Октавиан тоже вскочил на ноги. – Что ты имеешь в виду, «ты – Песня», это что, фигура речи?

– Никакая не фигура, – Айода засмеялась, и лучики радужного света заблестели в уголках губ. – Самая что ни на есть Песня!

– Песня? – он подошёл ближе, рассматривая подружку, парившую над водой, и различая сквозь её туловище туманную линию горизонта. – Ты не человек? Н-нет, не верю, не может быть!

– Мы с тобой как-то об этом говорили, – она легко перелетела обратно на островок. – Ты ещё утверждал, что ходить по земле, улыбаться и подмигивать могут только люди…

– Да, – Октавиан обошёл вокруг пальмы, но садиться не стал, глядя на неё с расстояния. – Я и сейчас так думаю.

– Как видишь, Песня тоже может путешествовать, говорить, улыбаться и даже спасать, когда нужно.

Он смотрел на подружку так, словно она была ожившей грампластинкой.

– Невероятно! – провёл ладонями по лицу. – И как же тебя называть – Айодой или прямо… Песней?

– Как тебе больше нравится, – она поправила волосы. – Айода и есть – Песнь. К тому же, кроме тебя меня никто не видит.

Октавиан вспомнил свои речи перед публикой и не удержался от смеха:

– Забавно, что думали обо мне все эти люди, когда я представлял тебя со сцены!

– Ну, на сцене это выглядело, как часть спектакля. Ведь никто так ничего и не понял.

– Ха! Только представлю, как кланялся дирижёрскому пульту! – он хлопнул себя по коленям.

– А в других случаях я предусмотрительно исчезала, – напомнила Айода.

– И руку тебе подавать поэтому не разрешала?

– Ты бы сразу догадался.

– Слушай, Песнь, – Октавиан коснулся её плеча, наблюдая, как краски смыкаются следом за его пальцами. – Теперь, когда я знаю, что ты, ну… не человек, я же могу говорить, что думаю?

Айода удивлённо подняла брови:

– А раньше ты говорил что-то другое?

– Ну, раньше, – он поглядел в сторону, – я стеснялся сказать, какая ты красивая.

– Я это и так знаю.

– А откуда, ты же Песня?

– Я не могу быть некрасивой, ведь я похожа на ту, в чьей душе появилась.

Октавиан прижал ладонь к губам.

– Что? Так вот, почему ты мне так знакома! Тебя послала ко мне она ?

Лучики в уголках губ радужно блеснули.

– И ты всё это время скрывала, что вы знакомы?

– А мы не знакомы.

– Но ты же сама сейчас сказала, что это она отправила тебя ко мне!

– Да, но мы не знакомились, – Айода вздохнула. – Я улетела сразу после рождения, у нас не было времени на знакомство.

– А как ты узнала, куда тебе лететь и что делать?

– Я и не знала, просто полетела и всё.

– Чудеса! – он потёр лоб. – А почему ту музыку, которую сочинял я, видно не было? Я что, её без сердца сочинял?

Айода рассмеялась:

– Я вот её хорошо помню – очень симпатичные живчики носились. Девочки на улыбку похожи, а мальчики – на смех. Но они у тебя были сиюминутные – появлялись, радовали слух и исчезали.

– Фу, а я боялся, что тот живоглот съел моих детей! – Октавиан вдруг перестал улыбаться. – Слушай, Песня, а ты так и будешь со мной ходить, или тебе надо будет возвращаться?

– Куда возвращаться?

– Туда, откуда ты прилетела.

– Это как твоя девочка-улыбка решит, – Айода посмотрела в небо. – Решит, что я тебе нужна, буду ходить. Скажет, пора обратно, отправлюсь обратно.

Он вздохнул:

– А ты не помнишь, как было в её сердце?

– Конечно, помню. Только я всё это уже спела.

– Значит, то озеро и лес, и амфитеатр – всё оттуда?

– Да.

– И тревожная нотка тоже?

Айода молча кивнула.

– Значит ей нужна помощь, – Октавиан окинул взглядом островок. – А я тут застрял, и нет никакой надежды выбраться!

– Почему же нет? – она отошла на несколько шагов, словно хотела, чтобы друг её лучше рассмотрел.

Но мальчик разглядывал доски, опутанные водорослями.

– Если даже я и поплыву на этом жалком подобие плота, – сказал, разговаривая с самим собой, – то тогда что буду есть и пить? А впрочем, какая разница, где умирать с голоду, под этой пальмой или… – он вдруг умолк, уставившись на Айоду, в глазах которой вился целый рой золотистых искр. – Слушай, а ты можешь что-нибудь спеть? – спросил с надеждой.