Андрей Морсин - Унция или Драгоценное Ничто [litres]

– Кстати, по поводу фантазии, – Гракх перелистал газету. – Пишут, к нам едет мировая знаменитость, как его… – поискал в заголовке, – Фогус… Погус… нет, Ногус – с новой программой «Путешествие в Парадиз», на берегу строят гигантский цирк. Этот маг или большой фантазёр, или злой шутник, раз обещает показать рай там, где уже давно правят черти!

– Ерунда! – заключила Септима. – Его фантазии давно всем известны.

– Неужели? – Гракх махнул газетой, отгоняя муху.

– Да, он уже всё показал!

– Что «всё»?

– Ну, как дирижабль испаряется. И все в мире этот фокус видели, разве, кроме вас с мамой. Ну, ещё Терции.

– Дирижабль? – Гракх посмотрел на Амму. – Какой ещё дирижабль?

– Ну вот, я же говорила, – девочка вздохнула. – Ты даже не знаешь, о каком дирижабле речь!

– О каком, дочка? – Гракх встал. – Не о таком ли чёрном, с граммофонными трубами и буквой «N» на борту?

– А ты не такой отсталый, каким кажешься.

– И этот самый циркач снова сюда едет? – зачем-то спросил Гракх.

– Не едет, а летит, – поправила Септима. – Он ни на чём больше не передвигается, кроме своего дирижабля.

– А какой он из себя? Тьфу-ты, – вспомнил про газету, зашелестел, вгляделся в фотографию. – Ну нет, совсем не похож!

– На кого? – девочка взглянула с интересом. – Ты знаком с каким-то известным циркачом?

– Увы, увы… – Гракх вздохнул.

– Ой, папочка, а меня познакомь! – она подскочила, повисла на жилистой шее старого духовика.

Он с трудом вырвался из её цепких рук:

– С этим «циркачом», милая, я тебя знакомить не стану, даже не проси!

– Это почему? – Септима сделала обиженное личико. – Я ведь так обожаю разные фокусы!

– Его фокусы тебе не понравятся, – старик снова уткнулся в газету.

– А откуда ты знаешь, что мне понравится, а что нет? – не сдавалась она. – Я же этого ещё не видела!

– Я твой отец, и лучше знаю, что понравится моей дочери, а на что ей смотреть не следует!

Девочка повернулась к матери в поисках поддержки, но та продолжала колдовать у плиты.

– Так всегда, – Септима была готова расплакаться. – Вы всё знаете лучше, а о том, что мне нужно, представления не имеете!

– И что же тебе нужно? – Гракх перевернул страницу.

– Любви, любви и ещё раз любви! – она выбежала из кухни.

– Ясно, милый? – Амма высыпала орехи в кастрюлю.

Старик нахмурился:

– Ничего нового она не сказала.

– А что этот циркач собирается показывать, не пишут?

– Нет, – он вернулся к статье. – Но если это тот дирижабль, что висел над городом, как проклятье, ничего хорошего не жди.

В прихожей звякнул колокольчик, – из лавочки вернулась Терция.

– А что это младшая в слезах? – спросила, целуя по очереди отца и мать.

– Возраст такой, слёзный, – Амма попробовала бульон. – Кстати, тебе Квинта ничего не говорила?

– А что она должна была сказать?

– Например, что помолвлена, – бросил со стула Гракх.

– С чего вы взяли? – Терция зазвенела рукомойником.

– Твоя сестрица доложила, прежде чем расплакаться.

– И вы поверили?

– В общем, нет, – отец вздохнул. – Но дыма без огня не бывает.

– У младшей в голове всегда дым, и вечный огонь внутри, – Терция улыбнулась. – Странно, что вы ещё не привыкли.

– В том-то и дело, что привыкли, – Гракх сложил газету. – Но помолвка – это что-то новенькое.

– Ребёнок растёт, – девушка вытерла руки полотенцем с вышитым попугаем.

Из прихожей донеслись голоса старших дочерей, и в кухню вошли Прима с Секундой, а за ними Кварта и Квинта. Но сейчас они не были на себя похожи – лица бледные, в глазах слёзы.

– Что, что такое? – Гракх поднялся навстречу дочерям. – Сегодня просто какое-то солёное царство!

– Лучше сядь, папа, – Прима обняла отца. – У нас плохие новости.

Амма скользнула взглядом по лицам детей.

– Один мой знакомый матрос… – Секунда всхлипнула, – сказал, что наш Октавиан плыл на «Протее»… домой.

– Так что же ты плачешь, наш мальчик наконец-то вернётся! – Гракх обнял дочь и тут же отстранился. – На «Протее»?

В кухне воцарилась тишина, только суп булькал под крышкой кастрюли.

– То, что брат был на корабле, не значит, что он попал в беду, – сказала Терция.

– Но «Протей» исчез две недели назад! – Гракх зашелестел газетой. – Неужели… они до него добрались?

– Кто «они», папа? – девушки обступили отца.

Старик опустился на табурет.

– Ваша мать решила, что мне всё привиделось, что я слишком много волновался за Октавиана, и на этой почве то чудище и выросло…