Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

Чтобы дом не обижался, Эльга гладила светлые пятна, оставшиеся от букетов.

Обломками стульев Унисса растопила печь, и непривычное тепло поплыло по комнатам, вырываясь из вентиляционных отдушек.

К полудню они очистили листьевую и подвесили снятые с фургона мешки на железных крючках. Потом прибрали задний двор, вымели грязь и древесную кору, оставшуюся от поленницы, и в две ржавых косы выкосили репейник у тропы и перед воротами. Слишком уж он о себе возомнил.

— Все, пока отдохни, — сказала Унисса, переодеваясь. — Я выйду в город. Если будут спрашивать, скажи, что мастер начнет принимать через неделю.

— А мы здесь надолго? — спросила Эльга.

— Пока ты кое-чему не научишься.

— Мне здесь нравится.

Унисса улыбнулась.

— Мне тоже.

Солнце светило мягко, от растущей у дома липы падала тень. Лето здесь чувствовалось не так, как в Дивьем Камне, мягче, нежней.

Гуммин шумел за забором, но дом мастера Криспа, похоже, был расположен на окраине или в месте, которое не пользовалось популярностью жителей. Гул голосов и звуки улиц доносились ослабленными, словно издалека. Они, казалось, с трудом отыскивают путь в узкий проулок, а, отыскав, пасуют перед длинным мрачным зданием, сторожащим выезд. Но, может быть, мастер Крисп как раз этого и хотел, когда здесь селился?

Эльга проверила лошадей под навесом и забрала из фургона свой сак, такой родной, обрадованно похрустывающий заточенцами. «Хозяйка, хозяйка», — шептали листья.

Было жутко приятно.

Она решила не тратить время зря. Пальцы соскучились по сухому шороху и хрусту на сгибах. А в голове и вовсе носилось столько всяких идей, что не попробовать перенести их на дерево или холст казалось преступлением.

Сбоку от дома, рядом с лестницей, упирающейся в скат крыши, Эльга обнаружила лавку и превратила ее в свое рабочее место. Сложила к столбикам-чурбакам несколько дощечек, одну положила на колени, развязала сак.

Итак…

Ладонь нырнула в рассыпчатое, колкое нутро. Голоса листьев оглушили. «Мы готовы, да, хозяйка, мы здесь». Дуб, ольха, курчавка, чарник…

Пальцы выбирали, не торопясь.

В небе величественно плыло облако, громадное, пышное, белое, с завитком-хвостиком. Шелестела липа. Сквозь крону дерева проглядывала башенка, оказывается, с проломом на самом верху. Над забором чернела крыша с зубцами из светлых, сложенных лесенкой камней. Сердито прогудел, едва отвернув в сторону, шмель.

Ветерок шевелил волосы.

Было так хорошо, что Эльга безотчетно сомкнула пальцы и высыпала на дощечку пойманные листья.

Ей захотелось сохранить это ощущение в букете. Перенести и посмотреть, что получится.

Взгляд привычно вильнул в сторону, и мир сложился иначе: облако — из лепестков ромашки, крыша — из черной бузины, башенка — из ясколки и каштана.

Пальцы заработали, прижимая, уминая, оглаживая. Ловкие, маленькие, совершенно самостоятельные пальцы. Эльга словно со стороны наблюдала, как они, утрамбовав один слой, нетерпеливо рассыпают другой, отделяя черенки, сортируя листья по совместимости и цветам.

Ноготь сновал туда и сюда, и после него крохотные, отсеченные части падали на землю, как в бездну.

На появляющемся букете не было ни неба, ни забора, ни зарослей репейника. Листья и соцветия сплетались в аляповатый узор, яркий, почти слепящий — чужица, яблоня, клен, колокольчик. Но каким-то образом чудилось лето.

Ну и продолговатое нечто слева могло сойти за липовую ветвь.

— Девочка.

Эльга подняла голову.

В дверцу рядом с воротами заглядывал крупный мужчина в грязной серой накидке с оборванными по вороту пуговицами, с холщовой сумкой через плечо. Лицо у него было круглое, пухлое, борода росла клином, но, седея, раздваивалась на конце.

— Девочка!

— Да.

Мужчина состоял из листьев орешника и вяза. Внутри него прятался какой-то цветок, пахнущий тревожно и кисло.

— Как тебя зовут?

— Эльга. Эльга Галкава.

— А взрослые в доме есть?

Мужчина высунулся больше, чем наполовину.

— Мастер скоро вернется, — сказала Эльга.

— Мастер Мару?

— Да.

— Какое удивительное известие! — Мужчина обрадованно показался весь. — Мне нужен портрет на удачу.

Обнаружилось, что он бос, и ноги его испачканы в глине. Видимо, букет ему был действительно необходим.

— Мастер будет принимать через неделю, — сказала Эльга.

— Понимаю, понимаю, — закивал гость. — Но ты скажи ей, что я — первый на портрет. Илокей Фаста — первый.

— Я скажу.