Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

И это в полном мешке!

Эльга вытащила руку, подула на озябшие, скрюченные пальцы. Ну же! Печать на запястье была едва видна.

— Может быть я и устала, — прошептала вслух Эльга. — Но кроме меня ведь некому. Просто некому. Может нас, мастеров, всего двое.

Эй, листья, сказала она, что-то я вас плохо слышу.

И нырнула в сак головой. Как в воду. В раздавшееся, промявшееся лиственное нутро. Ух! Глаза закрыть. Глубже, глубже. Кто она? Большая рыба.

Шелест у ушей. Щекотный тычок черенка в нос.

Выдохнуть. Я здесь. Я с вами. Где ваши голоса? Ш-ш-ш. Плыви, плыви, большая рыба. Чувствуешь, как мелюзга касается тебя плавниками?

Я — хозяйка.

Кто может повторить? Ну, смелее. Нам некуда деться друг от друга. Проблеск, конечно, пропал, мои последние букеты мастер Мару сожгла бы, едва взглянув. Но вы-то, вы-то еще здесь. Я просто вас почему-то не слышу.

Отзовитесь.

Чарник! Донжахин! Липа! Кто-нибудь. Пожалуйста.

Из темноты, из зыбкого шелеста вдруг лучиком протянулась к губам искорка, коснулась мягко, нежно, как поцелуй.

Хозяйка?

Эльга разрыдалась. Да, это я! Я! — торопливо забормотала она, роняя слезы и глубже опуская голову. К листьям, к родным, близким. Я, Эльга Галкава. Что с вами? Почему вы молчите? Я же без вас уже не могу! Совсем вас не чувствую.

А тут дело, слышите? Две деревни готовы поубивать друг друга, глупые, а вас нет. А я, может быть, с ума схожу. Ну же, скажите что-нибудь!

Ш-ш-ш.

И прорвалось! И вспыхнуло! Многоголосье закружило Эльгу, зазвучало в ней, высушило слезы. Хозяйка, мастер, где же вы были? — рассыпалось по саку. Мы кричали, кричали вам! Мы все здесь, мы вас любим! Мы с вами.

Эльга рассмеялась. Глупые мои! Как я по вам соскучилась!

А уж мы! А мы! — ответили ей листья. Они касались бровей, век, носа, подбородка, и иногда это было похоже на крохотные объятья.

Ах, как это было страшно, хозяйка, когда вы замолчали, — шептали осиновые листья. Нас даже дрожь брала. Конец всякого времени! Зима! И что делать ведь не знаешь, — вздыхали кленовые. Шуршишь себе. Для кого? Для чего? Но мы не отчаивались! — гудели дубовые.

И все жаловались, как им было плохо, как они чуть не рассорились, как потом помирились и как совещались и хотели даже при случае распустить горловину. Все думали про себя, вдруг вы нас больше не любите, хозяйка.

Люблю! — выдохнула Эльга.

А вообще такое бывает, — авторитетно заявил чарник. После проблеска много чего случается. И глухота, и немота.

Дело вообще не в нас, едко добавила крапива. Дело в вас, мастер. Мы-то что? Есть ветер — шелестим, мнут — мнемся, ломаемся, сохнем. А все остальное — это вы. И жизнь в нас, и голоса наши, и место в букете.

Я знаю, знаю, — сказала Эльга. Простите.

Может, дружеский букет? — предложил донжахин.

А давайте! Она вынырнула из сака и обнаружила, что на пороге ее комнатки с округлившимися от удивления глазами стоит женщина, обещавшая им, что дождь будет лить четыре часа. В руках у женщины был кувшин.

— Да?

Женщина с трудом протолкнула воздух в горло.

— Я стучала.

— Извините, я, наверное, не услышала.

— Я вам… воды…

— Хорошо, — сказала Эльга. — Вы поставьте.

Женщина мотнула головой, отказываясь переступать порог.

— У вас это… — она коснулась своей щеки. — Тут.

Эльга повторила ее жест. Березовый листик затрепетал в пальцах.

— Он вас напугал?

Женщина бросила быстрый взгляд в коридор. Приоткрыла рот.

— Н-нет. Но вы там, в мешке своем, что на голову надели… — произнесла она. — Я слышала.

— Что я разговаривала?

Женщина кивнула.

— Это не плясунья?

Видимо, ничего страшнее этого поветрия для нее не существовало. Страх бился в ней рыжим кленовым костром.

— Нет, я мастер, — сказала Эльга, — мастер листьев. Ой, постойте.

Она наклонилась за доской, и женщина торопливо отступила на шаг от дверей.

— Не приближайтесь!

— Я покажу вам.

— Ничего мне не надо показывать! — испуганно сказала женщина, тем не менее оставаясь на месте.

— Совсем чуть-чуть вашего времени, — сказала Эльга, запуская руку в сак.

— Я закричу, — пообещала женщина.

— Это не больно.

Просыпались листья.

Женщина смотрела, как они разбегаются по доске, как ложатся не понятным, перевернутым узором. Клен. Слива. Чертополох.

— Чудно.

Пальцы слушались плохо. Возможно, с ними тоже следовало поговорить. Движения их были скованы, часто неверны. Эльге дважды хотелось впиться в них зубами, особенно, в указательный. Вот уж тупица!

Выручали листья. Чуть ли не сами подравнивались, сами строились, подставляли зубчики под ноготь мизинца, еще и шелестели успокаивающе: сосредоточьтесь, мастер, нас поплотнее, а нас — третьим рядом, а тут некстати яблоневый затесался, весь узор смущает, негодяй.