Мадлен Миллер - Цирцея [litres]

Войдя в пещеру, я глазам не поверила. Неужели передо мной та самая лодка? Она стала длиннее, нос был перестроен, заужен. Мачта лучше оснащена, руль аккуратнее обтесан. Я обошла лодку. На носу появилась небольшая фигура – сидящая львица с раскрытой пастью. Шерсть мастер изобразил в восточном стиле – каждый завиток, скрученный как ракушка улитки, по отдельности. Я протянула руку – потрогать.

– Воск не застыл еще. – Он вышел из темноты. – Всякому кораблю нужна носовая фигура – свой дух, так мне всегда казалось.

– Красивая.

– Я рыбачил в бухте, когда явился Гелиос. Все тени исчезли разом. Я слышал, как ты говорила с ним.

Я вспыхнула от смущения. Какими злобными, дикими, жестокими мы, наверное, ему показались! И продолжила разглядывать лодку, лишь бы на него не смотреть.

– Тогда ты знаешь, что изгнанию моему конец и завтра я отплываю. Я спросила твою мать, отправится она в Спарту или останется. Она сказала, что хочет остаться. Предлагаю выбор и тебе.

Море снаружи шуршало, как ткацкий челнок. Желтые звезды висели низко, будто спелые груши на ветке.

– Я сердился на тебя.

Ну надо же. Кровь прилила к лицу, обожгла мне щеки.

– Сердился.

– Да. Ты думала, я уйду с Афиной. И это после всего, о чем я тебе говорил. Я не твой сын и не мой отец. Ты должна была понять, что от Афины мне ничего не нужно.

Голос Телемаха был ровен, но остроту упрека я почувствовала.

– Прости. Не могла поверить, что хоть кто-то в нашем мире способен этой богине отказать.

– Удивительно слышать такое от тебя.

– Я ведь не даровитый молодой царевич, от которого ждут великих дел.

– Это преувеличение.

Я провела рукой по когтистой лапе львицы, ощутив липкую восковую пленку.

– А ты для всех, на кого сердит, делаешь что-нибудь красивое?

– Нет. Для тебя только.

Снаружи полыхнула молния.

– Я сердилась тоже. Думала, тебе не терпится уехать.

– И как ты могла такое подумать? Знаешь ведь, я прятать лица не умею.

Запах пчелиного воска был густ и сладок.

– Ты так говорил об Афине, тебе являвшейся. С тоской, мне показалось. Будто хранил это про себя, как тайну сердца.

– Стыдился, потому и хранил про себя. Не хотел говорить тебе, что она всегда отца любила больше.

Глупая. Но вслух я этого не сказала.

– В Спарту я не хочу. И здесь оставаться – тоже. Где я хотел бы быть, ты, по-моему, знаешь.

– Тебе туда нельзя. Для смертного там небезопасно.

– Подозреваю, там вообще небезопасно. Видела бы ты свое лицо. Тоже прятать не умеешь.

“И какое у меня лицо?” – хотелось спросить. Но вместо этого я сказала:

– Ты оставишь мать?

– Здесь она будет жива-здорова. И довольна, думаю.

В воздухе носилась, благоухая, древесная стружка. Этот самый запах исходил от него, когда он резал по дереву. Безрассудство вдруг овладело мной. Я устала беспокоиться, убеждать, все тщательно продумывать. Кому-то это свойственно от природы, но не мне.

– Хочешь отправиться со мной – препятствовать не буду, – сказала я. – Мы отплываем на рассвете.

Я совершала свои приготовления, он – свои. Мы трудились, пока небо не посветлело. Нагрузили наше судно припасами, какие только оно могло выдержать: сыром и жареным ячменем, сушеными и свежими фруктами. Телемах прибавил к этому рыболовные сети и весла, запасную веревку, ножи – все аккуратно уложил по местам и закрепил. Прокатив лодку по бревнам, мы столкнули ее в воду, и корпус легко проскользнул сквозь прибойную волну. Пенелопа стояла на берегу, махала нам на прощание. Сообщить ей о своем отъезде Телемах пошел один. Что думала Пенелопа на этот счет, лицо ее не выдавало.

Телемах поднял парус. Шторм миновал. Дул свежий, крепкий ветер. Он подхватил нас, пронес через залив. Я оглянулась на Ээю. Второй только раз за всю свою жизнь видела я, как умаляется она, оставаясь позади. Все больше воды разделяло нас, утесы Ээи отступали. Я ощущала на губах вкус соленых брызг. Со всех сторон катились, свиваясь, серебристые волны. Гром не грянул. Я была свободна.

Но думала: нет. Еще нет.

– Куда направляемся?

Рука Телемаха, выжидая, лежала на руле.

В последний раз я называла это имя вслух его отцу.

– К проливу. К Сцилле.

Я видела, как он осознал мои слова. А потом умелой рукой развернул нос в нужную сторону.

– Не испугался?

– Ты предупредила, что там небезопасно. Пугаться, полагаю, бесполезно.

Море струилось мимо. Остался позади остров, где когда-то останавливались мы с Дедалом по пути на Крит. Я увидела тот самый песчаный берег и мельком – рощу миндаля. А разбитый грозой тополь, верно, исчез давно, рассыпался в прах.