Майкл Ши - Гнездо Горной Королевы

Класкат взволнованно воскликнул:

– Ты колесник Браттл из Двойного переулка, ведь так?

– Ага, был! – гаркнул возчик так громко, что мы только диву дались, почему это никто из его семейства не проснулся. Лицо у него было бледное, точно обескровленное усталостью, но натянутое как струна тело дрожало от напряжения, а во взгляде сквозило безумие.

– Что слышно в Дыре, друг? – продолжал расспрашивать Класкат. – Мы повстречали возчика, который сказал, что дорога на город разрушена.

– Так оно и есть. Точнехонько! Ни одного пролета, ни одной опоры не осталось, все рухнуло как есть! – Браттл ухмыльнулся, глаза вспыхнули безумным весельем. – От самой Дыры на три мили в гору одни развалины. Это еще во время первого пробега было, уже неделю тому! Мы уехали на следующий день. Пять дней волок я остатки нашего добра по руслам пересохших ручьев, где раньше мыли золото, да по заброшенным старательским тропам. Прошлой ночью только на дорогу и выбрался! Но уж теперь-то я наверстаю упущенное, оглянуться не успеешь, как богом проклятая Сухая Дыра, загаженная по самое дальше некуда, останется позади! Где-нибудь меня и мое семейство ждет новая жизнь, и, клянусь Трещиной и всем, что из нее выползает, я найду это место! Посторонись! – Доведя себя своими же речами до белого каления, он привстал на облучке и так страшно щелкнул кнутом, что все четверо его плодов, уставшие, но еще сохранившие достаточно сил, рванулись вперед; Барнар едва успел свернуть с его дороги.

Мы пропустили Класката и Клоппа вперед, полагаясь на их знание местности. Они резво припустили по направлению к городу, волнуясь за родственников и имущество. Я все пытался угадать, какое такое несчастье могло породить «богом проклятую Сухую Дыру, загаженную по самое дальше некуда».

Вдруг я осознал, что уже некоторое время звуки нашего движения смешиваются с отдаленным гудением и откуда-то потягивает тухлятиной; тут дорога сделала поворот, и мы оказались на краю Ущелья Мертвого Плода. От перекрывавшего его некогда моста остались две обгрызенные каменные опоры; пропасть в сто футов глубиной, бывшее русло давно пересохшей реки, зияла меж ними.

– Что это за запах такой? Навоз, что ли? И звук какой-то, мухи или что?

– Он говорил про какой-то пробег…

– Как нам с поклажей одолеть эти последние мили? – обратились мы к Класкату и Клоппу.

– Одолеем. Можно кружным путем проехать.

– Тогда мы нагрузим животных, – решил я, – а вы двое пойдите и разведайте, как нам спуститься в ущелье и выбраться из него.

Когда они убрались, мы снова принялись за свои тюки. Каждой из наших девяти костлявок досталось по четыреста мер груза: тяжесть достаточная, но не чрезмерная. Пока мы распределяли и заново упаковывали свою подземную добычу, камни то и дело зловеще вспыхивали, при свете солнца их блеск казался ненатуральным и бесстыдным. С невидимого дна каньона накатывали волны одуряющей вони и жужжание, точно от мириад мух, – явление для скотоводческого края в общем довольно заурядное, но в тот момент нам почудилось в нем что-то устрашающее, и мы никак не могли сосредоточиться на работе. Едва мы закончили, как до нас донеслись изумленные вопли наших спутников, которые поднялись на противоположный склон ущелья и оглядывали местность за ним.

– Ключ, Котел и Циркуль! – раздался отдаленный рев Клоппа. – Это же… это же гнуторог! Только величиной с кита!

Мы встретились с ними на дне ущелья, и они помогли нам вывести наш небольшой караван наверх. По дороге они подготовили нас к тому, что нам предстояло увидеть на поверхности, но впечатление, которое произвела на нас открывшаяся нашему взору картина, от этого нисколько не ослабело.

На дне следующего оврага, среди развалин виадука, гнило умопомрачительных размеров жвачное животное. Чуть дальше разлагался еще один колосс. Однако черный полог мух (а их тут было больше, чем пчел над лугами Дольмена!) колыхался не только над титаническими останками, но также и над курганами бычьего навоза, чей тошнотворный аромат привлекал все новых и новых участников крылатой вакханалии.

Прочие каньоны и ущелья тоже полны были каменных обломков и дохлятины. Гнутороги, паломино, крестороги – представители самых обычных пород заполняли все складки местности наряду с руинами мостов, не выдержавших, очевидно, их совокупного веса. При жизни животные были, кажется, вполне здоровы, хотя чуть перекормлены, – ну и, конечно, размеры поражали воображение. Их ноздри, широкие, как амбарные двери, заполняла белая пена, выступившая, очевидно, в момент смерти. Дважды нам пришлось использовать гигантские трупы в качестве виадуков, чтобы одолеть особенно сложные участки местности, хотя наши костлявки явно неуютно чувствовали себя на такой почве. Нам с Барнаром хватило одного взгляда, чтобы понять, что произошло. Суть маленького предприятия, в которое вложил Костард свою долю напитка гигантов, прояснилась. С помощниками мы своей догадкой делиться не стали.