Александра Плотникова - Бешеный волк [СИ]

Разэнтьер ругнулся, дал шпоры коню и поскакал в голову походной колонны — прочь от гласа собственной совести.

— Тайер, не уходи!

Мальчик изо всех сил повис на руке ифенху, уже закинувшего сумки на спину рельма.

— Не могу, Разь, я жить хочу. Иди в дом, отец волноваться будет, куда ты пропал.

— А я тебя спрячу, когда они придут!

Ифенху засмеялся и, присев перед внучатым племянником на колено, взял его за плечи.

— Если бы все было так просто, мой мальчик… Я не сомневаюсь, что ты облазил все окрестные скалы в поисках пещер, но если я останусь, тень падет на всю семью. Командор Салегри вздорен, и под горячую руку не щадит и людей. Ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать такие вещи. Если я уйду раньше, чем он сюда доберется, то Инквизиция пощадит вас, как непричастных. А для нашей семьи это особенно важно.

Юный Воладар смотрел на старшего родича глазами ребенка, у которого в одно мгновение рухнул весь его мир, простой и понятный. Ему было всего шесть лет. Он не понимал, почему одни взрослые убивают других только за то, что те редко выходят на солнце и предпочитают есть сырое мясо.

— Но ты же не убивал тех людей, правда?

Ифенху помолчал, глядя в открытые голубые глаза мальчика.

— Мы пьем человеческую кровь раз в месяц, Раз-эр-Энтьер. Но для этого вовсе не нужно кого-то убивать. Веришь мне?

— Верю, — ответил мальчик. Он терпеть не мог свое полное родовое имя, но сейчас смолчал.

— Тогда отпусти меня.

Маг-эр-Тайер Воладар, отпрыск старинного рода Эр-риану из города Тифьина, единым махом поднялся в седло и дал шпоры быку, разворачивая к воротам усадьбы. Разь стоял и молча смотрел, утирая слезы рукавом курточки. А потом закричал во все горло неожиданно даже для себя самого:

— Я им всем докажу, что они неправы! Слышишь?! Они неправы!

Приходить в себя не хотелось — заставили пинком. Вздернули на ноги, поволокли куда-то. Тело не слушалось, только болело. В уши вливался бессвязный грохот и гомон, и хотелось только одного — милосердной тьмы и тишины беспамятства.

— Давай, кусок мяса, пора поджариваться.

Что? Опять? Кто-то заржал — может, рыцарская лошадь, а может, хозяин этой лошади. Кругом воняло немытыми телами, животным потом, кострищами, железом и еще десятком самых разных запахов. Легкий ветерок не приносил облегчения, наоборот, резал, словно ножом. Чей-то кулак прилетел под дых, пришлось разлепить глаза.

— Давай-давай. А то еще раз врежем, падаль зубастая!

Вокруг колыхались какие-то морды. Твари с волосатыми рылами вместо лиц глумливо хихикали и скалили лошадиные зубы, бесцеремонно волоча его по земле за руки, как мешок за веревку. Замордованному Волку было уже не до унижений — лишь бы оставили в покое. Ошейник впился в горло так, что казалось, еще немного и его шипы сомкнутся прямо внутри, каждый мускул требовал пощады. Перед глазами плясали тени, неясные контуры. И все выше поднимался раскаленный злобный шар солнца. В первую минуту оно грело даже ласково, но потом стало давить все сильнее. Сил сопротивляться его жару не было.

Ваэрден только сипло выдохнул, когда с него вместе с засохшей кровью содрали куртку и рубашку и шарахнули спиной об столб.

— Мы из тебя потом хорошую отбивную зажарим, — радостно сообщил кто-то, намертво прикручивая ифенху к бурому от времени и крови бревну. — А потом в виде отбивной Магистру и отправим.

— Ди Вилли будет рад посмотреть, как ты скулишь, пес шелудивый, — еще одна волосатая свиная рожа улыбнулась, показав дырку на месте выбитого зуба. Потом их почему-то стало две.

— А не пошли бы вы к алден в…!

— Шипи-шипи, — расхохотались вояки. — Посмотрим, как ты зашипишь, когда гореть будешь.

Солнце зло подмигивало желтым глазом. Не слишком обширный двор крепости быстро заполнялся народом, желающим поглазеть на ифенху, которого никто не мог изловить две сотни лет. Их едкие мысли и глумливые выкрики оглушали судорожно вздрагивающий разум. У толпы не было лиц — одни лишь неясные кривые пятна. И запах вожделения чужой крови.

Вначале боль была даже терпимой. Но силы таяли, и, в конце концов, косматое солнце ехидно рассмеялось ему в лицо, скаля багровую пасть. Последние крохи воли уходили на то, чтобы крепче сжимать челюсти — только бы не заорать, не показать свою слабость. Больно… Только бы не заорать. Время сочилось по капле сквозь клепсидру кривлявшегося в небе светила. Час, два, три?.. Сколько?.. Потом все чувства притупились, словно воздух превратился в слой душной ваты, и чей-то спокойный низкий голос в голове сказал: