Владимир Перемолотов - Попаданец - внук попаданца

Я расчетливо замолчал.

– Но не это главное. Не забывайте, что мы – люди другого мира. Нет, нет… Я не стараюсь показать нашу значимость. Единственно я хочу сказать, что мы- люди с другой системой ценностей и иным взглядом на жизнь. Может быть лучше совместить то, что присуще вашему миру с тем, что можно принести из другого мира?

Эпилог.

Мы сидели на поляне, а совсем рядом, в десятке шагов от нас, переливались голубизной два портала. Оба на Землю. Один – в мое время, а другой – в Гражданскую… И рядом с ними мы все. Земляне – поручик Огуренков со своими людьми и мы с дедом. Или прадедом? А может быть даже и прапрадедом. Как вернусь надо будет все-таки разобраться с этим вопросом. С ним-то, конечно, все понятно – не жить ему на Земле, но тоска… Да и не привык он еще к тому, что Земля и наш мир для него потеряны. Не верил.

Я смотрел на голубой огонь, окружавший порталы и думал, что же мне сейчас делать… Для моих товарищей- неважно кем бы они ни были – живыми людьми или электронными сущностями – этого вопроса не стояло, точнее… Точнее не мне следовало думать, что перед кем стоит… О чем думали они, и, если думали, я не знал. Главное, что вопрос «что делать?» стоял передо мной, так как я точно знал, что одушевлен. Мой шаг в любой из порталов – моя смерть в этом мире и жизнь в мире, из которого я пришел. Или просто смерть. Страшно… Огуренков сидел рядом и молчал. О чем он думал? Если он живой – наверняка о том, как соотнесется его уход в Аргентину с присягой. Или… Не был я никогда в Аргентине… Да и в 21-м году тоже не был… Может быть из 21-го века в 21-й год? Всего один шаг… А вот с дедом, которой не то прадед, не то прапрадед все ясно. Ему оставаться тут.

– Ну, земляки, что делать станете?

Люди молчали. Я дотронулся до дедова плеча.

– С тобой-то дед понятно. Сиди тут, влияй на умы, занимайся прогрессорством. У тебя теперь целая планета под рукой, на которой про марксизм не знают, а это – непорядок…

На лице у деда появилось упрямое выражение – знал я его и таким.

– И вот что еще тебе скажу… Я ведь тоже Маркса читал и помню, что он писал, что революция будет или мировая, или произойдет в одной из самых технических развитых стран Запада. Ты помнишь, как революция-то называется?

– Ты мне глупых вопросов не задавай.

– А это не глупый вопрос. Это самый что ни на есть нужный вопрос, батенька, – не удержался я от язвительности.

– Пролетарская!

Я поднял палец.

– Пролетарская! Именно что пролетарская. То есть пролетарии её совершат, а не кто-то другой. А вот Россия, как бы нам не хотелось иного, в число таких стран, где пролетариев дофига, не входит. Нам до этого еще далеко. Техническое развитие у нас так себе: вон, оружие – броневики «Остин», британские, аэропланы – тоже большей частью зарубежные… Своего – винтовки только, пожалуй… Ты вот скажи, сколько вокруг тебя в твоем Железном Пролетарском полку настоящих пролетариев было?

Дед хотел было что-то сказать, но начал считать в уме и остановился. Похоже, что с этой стороны он проблему не рассматривал. Пришлось ему выворачиваться.

– Да мы в союзе с беднейшим крестьянством…

– Значит, как я и предполагал – немного.

Я повернулся к Огуренкову.

– А у вас?

– Да, наверное, не больше, чем у Красных.

– Меньше! – убежденно сказал дед. – Пролетариат – он с нами.

Сказал и язык прикусил. Понял, что сморозил. У него мало, а у белых еще меньше. То есть шиш да кумышь. Я удовлетворенно покивал.

– Ну вот и я к тому. Мало пролетариата, а что это значит?

– Что? – переспросил дед.

– Нет у российского обывателя и крестьянина желания социализм строить. Не дорос он еще до его понимания. Это пролетариям терять нечего кроме своих цепей, а крестьянству, пусть даже и беднейшему, что терять есть и устремления у него, крестьянства, не общество новое строить, а себе лично хорошую жизнь. На своем собственном кусочке земли.

– Мы это поправим!

– Конечно, – не стал возражать я. – Еще как поправите! И колхозы организуете, и индустриализацию проведете и страну поднимите, но дело-то в том, что тебе в том мире места больше нет… Не твоими руками это все будет сделано.

Я повернулся к Огуренкову. Ему тоже стоило узнать об этом.

– А каша-то там крутая заварилась! И много в этой каше народу сгинуло. Там много чего случилось… И советско-польская война и партийные чистки, когда с троцкистами боролись, и восстания крестьянские подавлялись…

– Ты к чему клонишь? – спросил дед. – Вижу, что чего-то хочешь предложить…