Эрнест Зариньш - Заговор пушистых хвостов

Но толпа была неумолима. Она требовала нашей смерти.

Наконец мэр выступавший в этом судилище как судья произнёс такую вот речь, которая ничуть не пояснила обстоятельства дела:

— Мы, верховный совет Кургуландии, учли то, что наши гости не имеют ни малейшего прочтения к своим старикам, с другой стороны, они воспитаны так своим многолетний опытом и бескультурным поведением своих предков. Мы отлично понимаем, что они отличаются от цивилизованных людей, примерно как гусеница о стоит от бабочки. Мы же находимся на более высокой ступени развития.

Но давайте зададимся вопросом, есть ли у нашей общины силы и желание, чтобы перевоспитать этих необразованных хамов, или мы может быть позволим им беспрепятственно уплыть в свою родную землю, так и не осознав свою провинность?

После этих слов, он обернулся к горожанам, которые пуще прежнего загоготали выражая тем самым явное неудовольствие и раздражение подобным исходом дела.

— Согласно правилам высшего суда, мы должны выслушать последнее слово обвиняемых.

Зал буквально взорвался криками и ужасными ругательствами.

Ни одному из нас выступить так и не дали.

В конце концов судья попросил увести нас, чтобы в заключении обсудить своё мерзкое поведение и принести нам свои извинения за хулу на предков.

Нас в этот раз отвели в огромное серое здание, где нас уже кормили мёдом и вкусными булкам и, которые пахли, правда уже упомянутом кукурузой, зато были вполне приемлемого качества.

И вот, уже под вечер, когда зажгли факелы, и я прилёг на тонкую подстилку, чтобы отдохнуть, в ухо мне кто-то прошептал:

— Я заметила твой взгляд, мерзавец! И если честно, ты мне тоже приглянулся, поэтому я пришла сюда тебя навестить, пока вас всех не поведут на костёр.

Я резко повернулся на другой бок, и понял, что передо мной с подносом тёплого хлеба стоит та самая красавица, которую я на суде так усердно разглядывал.

— Добро пожаловать в приют обречённых! — с горькой иронией произнёс я.

— Может быть вы мне хоть что-то проясните?

— Ну, пожалуй, хотя я сомневаюсь, что вас хоть что-то ещё может спасти. Меня зовут Алиса, я дочь бывшего магистра ордена Ночного орла.

В своё время мэр Кабукла был старшим писарем ордена. Но когда наступила эпоха перемен мэр стал вдруг отходить от Ордена, отдал все бумаги со списком великого орденского совета в руки набирающего силу ордена Семилистника, а сам внезапно пропал. Ходили слухи, что мой отец собрал орденскую стражу и жестоко отомстил предателю. Горожане, убеждённые сторонниками бывшего писаря негодовали. Они буквально выгнали нас из города, и мы были вынуждены скрываться, пока не поняли, что наше сопротивление бесполезно. Кабукла же все это время скрывался в лесу, замаскировавшись под обычное дерево, и после того, как наш орден, осознавший всю бесполезность сопротивления, сдался на милость новому королю, стал мэром, как сторонник новой власти.

Он стал проповедовать отказ от охоты и рыбалки, заявляя, что природа это живой организм, она воспитывает в нас чувство прекрасного, и слияние с ней есть высшая степень благородства и самореализации. Мужчины стали худыми и малорослыми, зато у крестьян развилась резкость в движениях. Они прекрасно кидали копья, и могли поймать любую змею, что, впрочем им, естественно уже было не по нутру. У нас развилась скотоводство, но производить даже кожаные изделия и кованые ободы для телег они уже не могли, не было кузниц. Ведь те уничтожали те самые деревья, которые были так дороги сердцу мэра. Иногда наших мужчин нанимали в качестве воинов и моряков, но это грозило полным вымиранием рода согласившегося на подобное. Ведь в семье становилось все больше девочек, а пахать поле было необходимо, чтобы хоть как то сводить концы с концами.

Со временем люди прониклись этой идеей, а мэр к этому времени выступил с новой инициативой.

Он заявил, что, поскольку пожилые горожане способны только праздно проводить время, а посему будет благоразумнее, чтобы они на время пока их искра жизни угасает, занялись бы тем, чтобы созерцать живую природу, а кроме того, помогали бы другим живым существам в этом мире.

Так родилась традиция на склоне жизни уходить глубоко в леса и самим превращаться с помощью заклинаний в деревья.

Старые люди брали нужное им имущество, дорогие им вещи, и уходили в лес. Вещи свои они укладывали посредине круга, вокруг небольшого талисмана, который устанавливали посредине небольшого углубления в земле, куда они укладывали вещи своих родственников, и погружались в сладкий и долгий сон. Птицы вили гнезда в их кронах, а они радовались дуновениям свежего весеннего ветерка.