Екатерина Горина - Морок [СИ]

— Морок, пророчество, стихия, материализация, усмирение, книжник и…. - все уставились на Иннокентия. — Какое у тебя искусство?

— Я не знаю, — честно ответил Иннокентий. — Я даже не уверен, что я маг. Дело в том, что я совершенно недавно и совершенно случайно узнал об этом.

— Ну, может быть, с тобой что-то странное происходило, ты не замечал? — участливо подсказал Богдан.

— Да нет, ничего такого. Ну кроме только одного. Я не знаю, как я оказался на болотах. В общем, меня хотели убить, и если верить Рогнеде…

— Кому? — удивился Миролюб.

— Рогнеде, такая старушка…

— Да знаю я, кто такая Рогнеда! — перебил его Оракул. — Где ж ты ее видел? И когда?

— Так вот только что, на болотах. Прежде чем к вам постучал.

Миролюб и Борис кинулись к дверям.

— Да погодите, умерла она!

— Как умерла? Ты ее похоронил?

— Нет, конечно, как я ее похороню.

Борис даже завыл:

— Как похороню? Ты что даже этого не умеешь? Погоди, а когда она умерла?

— Ну вот со мной поговорила и померла…

— Убийца, седьмой — убийца, — зашептались вокруг.

Вениамин попытался сдержать панику за столом:

— Иннокентий, расскажи, где лежит тело Рогнеды?

— Да в том-то и дело, что нигде не лежит. Она ко мне приходила не сама, а… как же она это называла… Сейчас-сейчас. А! Последнее напутствие. Ну как живая. Только потом растаяла.

— Дела-а-а, — прошептал старик, вернувшись из подвала и выслушав рассказ корчмаря о беглянке. — Ну и что нам теперь делать с гвардейцем.

— А что делать, — оскалился Георгий. — Чик по горлу — и в колодец.

За общими шутками и разговорами приятели избавились от холодного тела, предварительно раздев его, чтобы форма в колодце не привлекала ничье внимание.

— Вот, что мне в голову пришло, — задумчиво проговорил старый пес. — Что это за дела такие творятся, как бы разузнать. Чую я, в мире что-то делается, может, последние дни ему приходят…

Корчмарь взглянул на товарища. Тот смотрел на аккуратно сложенную форму королевского сержанта.

— А что, и то дело! — засмеялся он. — Стекла только вставим, да отлежишься ты, а то головой ведь тряханулся.

— Ты и сам-то красавец, в собственном доме и не знаешь, кто тебя привязал в углу.

— Да! — вскрикнул корчмарь и со всей хлопнул Казимира по плечу. — А ведь я вспомнил! Все вспомнил, забыл сказать только тебе!

— Так, а что ж ты молчишь?

— Да тут девка эта, гвардия, закрутился. Сейчас все расскажу!

Приятели уселись за стол:

— Аксинья! Водки нам! — скомандовал Георгий. — Ну так вот, — продолжил он, обращаясь к товарищу. — Захожу я в подвал, а столько во мне злости было, ну знаешь, прям убить кого-нибудь хотелось. Ты мне как раз только-только стекла побил. Ну и пошел я к себе. Дай, думаю, мальца пощиплю. Злой я был, дубину взял, захожу в подвал, а там малой шарится. Я и влепил ему. Да так влепил, что парнишка сознание потерял. И тут такое началось…

Аксинья уже несколько времени назад поставила перед ними запотевший штоф, расписную плошку солёных грибов, горячий слипающийся каравай и стояла, открыв рот, заслушавшись рассказом хозяина.

— Вижу я вдруг, что я это и не я. И мое тело и не мое. Только стою я на поляне, а вокруг такая благодать во всем, птицы поют. Я еще подумал, а с чего бы у меня в подвале птицы-то вдруг запели. Удивился, конечно, но виду не подаю. Как бы для меня это все привычно, вдруг кто дурачит. Стою и стою. И вижу малец со мной рядом стоит. И ты стоишь. И все вы вроде как статуи или картины какие нарисованы.

— А! — раздался рядом женский всхлип.

— Тю, дура, напугала меня. Иди отсюда, — выругался Казимир на бабу. — Так что там дальше-то?

— А вот дальше я не мастак объяснить. Понял я только одно, что ты это малец, а малец — это ты. Но только ты это ты, а он это он. Это я тебе не сумею рассказать. Я тебе кричу этак, вроде как зову тебя по имени, а ты от меня удираешь. Быстро так бежишь. Не догнать. В лес прямехонько. Я — к мальцу, мол, догони родной, а тот хохочет славно так, и так на душе мне стало хорошо, что я с ним смеюсь. А потом я в себя как будто пришел. Башка трещит, как будто по ней со всего размаху дубиной дали. И ты рядом скачешь дурачком. Тут я тебя оприходовал. А пока суть да дело, тебя в колодец, про себя решил, что в погреб больше ни ногой. Только все равно интерес взял свое. Спустился. Стою. К темноте привыкаю. И как мне снова захорошело. И снова я в благодати стою, и парень тот на поляне. И улыбается по-доброму так. Я ну рыдать, говорю, мол, прости меня, паря. Тот улыбается. А я прошу, прости меня, говорю, за все, не дай мне зла сотворить. Мальчишка засмеялся, хорошо, мол, говорит, тогда я тебя свяжу. А потом все и растаяло. Тут ты пришел.