Игорь Осипов - Некромант. Новелла о непутёвой ученице [СИ]

— Слышала, матушка, — отозвалась девушка, встав и смиренно склонив голову.

Она нервно сглотнула, и не зря. Ей всегда доставалось больше остальных, отчего спина была вся в тонких длинных синяках от хворостины, а ещё она боялась изгнания, ибо изгнанниц больше никто не видел, и ходили слухи, что в роще за оградой монастыря становилось одной могилой больше.

— И что же?

Мариан бросила испуганный взгляд на настоятельницу.

— Матушка, вы сказали, «не брякай».

Настоятельница тяжело вздохнула и потёрла пальцами переносицу, а остальные воспитанницы продолжали есть, так как допрос не отменял завтрак. Не успеешь, будешь голодать до обеда, а он тоже не особо сытный.

— Таколя, что я сказала этой дурёхе? — снова произнесла женщина, поглядев на вторую воспитанницу, вскочившую с лавки и замершую с опущенной головой, глаза рыжей и веснушчатой северянки при этом жалобно смотрели на недоеденную кашу.

Покушать она явно не успеет.

— Не чавкай, матушка.

— Правильно! Не чавкай! — наставительным тоном произнесла женщина, а потом уставилась перед собой. Её обруч при этом едва заметно засиял белым, зрачки стали большими, как у кошки в темноте, а воспитанницы все разом поглядели на поджавшую губы Мариан. Несколько мгновений спустя настоятельница моргнула, отчего её глаза стали нормальными, и задала следующий вопрос: — Что я сейчас произнесла?

— Вы, матушка, приказали три часа читать устав ордена, стоя коленями на горохе.

— А когда я сказала это сделать?

Мариан опустила глаза и с робкой надёжей в голосе высказала предположение.

— Сейчас?

— Таколя! — повысила голос настоятельница, не отводя недовольного взора от непутёвой ученицы.

Они все непутёвые, читалось в брезгливой улыбке убелённой годами матроны.

— После заката, матушка, — скороговоркой выпалила веснушчатая северянка, единственная из подопечных, у которой глаза были не серые или голубые, а цвета настоящего изумруда, и волосы рыжие, как лисий мех.

Скромная внешне, как прячущаяся в зарослях птичка, Таколя лучше всех слышала беззвучный голос, дарованный небесной тишиной избранным дочерям. Если пройдёт всё обучение, будет назначена на дальний аванпост — Твердыню Пяти Ветров, что защищает границу страны от набегов морских варваров. Там ей вручат книгу священных песен. И там она пройдёт посвящение в Великую Тайну, что есть высшее предназначение воспитанниц ордена и высочайшая их награда. — Мариан, — произнесла настоятельница голосом, от которого сквозило полярным холодом, — ты меня опять разочаровываешь.

— Простите, пожалуйста, матушка, — затараторила девушка, на её глаза навернулись слёзы. — Я буду стараться. Я обещаю.

— То же самое, но без звука! — рявкнула мать-настоятельница, заставив Мариан вздрогнуть и побледнеть. Девушка закрыла глаза и начала едва заметно шевелить губами. Стоило ей закончить, настоятельница брезгливо поморщилась и небрежно процедила: — Таколя, командуй завершение трапезы. Через четверть часа занятия. Сегодня арифметика и заморские языки.

Веснушчатая северянка с силой зажмурила свои изумрудные глаза и вздохнула. Её гортань напряглась в немом крике, и тотчас одна из девушек взвизгнула, схватившись за голову, а остальные встали и поморщились, словно от зубной боли. Только Мариан шмыгнула носом, завистливо поглядев на подружку.

— Не так громко! — воскликнула настоятельница, приложив ладонь к виску и начав его тереть. — Колокольчик ты наш.

Таколя долго ещё рассказывала о своей прежней жизни, прежде чем подвела простенький итог.

— Вот так, гашпадин, я жила с тех поль, как меня плиютили. Тяжело было, но лучше, чем умелеть от голода в канаве, замёльзнуть поселедине улицы или быть забитой камнями до смельти, потому что волосы лыжие, — произнесла Таколя, выжав тряпку и осторожно положив её на лоб Миры, которая лежала на толстом свёртке ткани, укрытая одеялом, в нескольких шагах от лаза в схрон и тяжело дышала. Племянница оставалась в сознании, но не двигалась, лишь вяло водила глазами, разглядывая нас.

Брой скрипел зубами и тыкал палкой в пепел костра, на котором грелась вода для Миры, сушилась солнечная соль и топился воск для чаш.

Я напряжённо дослушал, даже перестав наполнять небольшие глиняные чашки гремучим порошком. Пальцы в задумчивости крутили сосуд, который осталось сверху залить воском. А в голове крутилась мысль, что северянка настолько привыкла жить среди имеющих свой странный дар, что воспринимала его как должное. Она даже не прятала его раньше, просто не видела необходимости рассказывать. Даже сейчас она много упоминала подружек, наставницу, скромное питание и холод, а связь с небом описала вскользь, мол, читаю и пишу, дышу и колдую, это ведь естественно. И к чему же их готовили?