Татьяна Коростышевская - Кисейная барышня

«На этом этаже окна без решеток, вылезу, сбегу, только меня и видели».

— Немедленно. — Он удержал мой затылок и приник к губам.

Поцелуй длился мгновение, не больше, и моей заслуги в том не было. Князь визгливо вскрикнул, отшатнулся, вскочил со стула и принялся дрыгать ногой, в которую вцепился сонный кот Гавр. По голенищу сапога текла кровь, Гаврюша успел вгрызться в голень до мяса.

— Черт! — Князь схватил с каминной полки саблю.

— Нет! — Я бросилась под лезвие, пригибаясь.

Кот шипел, Анатоль сжал его свободной рукой за пасть, дернул. Гавр стискивал челюсти, пытаясь прокусить перчатку. Я схватила ведерко для льда. Занесенная сабля описала полукруг, встретилась в нижней точке с металлом, раскололась. Боль от удара пронзила плечо, уронив ведерко, я заплакала уже взаправду.

— Тварь! — то ли мне, то ли Гавру проорал князь, выпуская обломок с эфесом, занес кошачье тельце над каминной полкой, стукнул об острый мраморный край, еще, и еще.

— Нет, нет, нет, — повторяла я с каждым ударом. — Нет.

— Тварь! — Князь бросил обмякшего Гавра в бушующее пламя камина, следом отправилась перчатка.

Я рыдала, Анатоль повернулся ко мне. Лицо его сиятельство было страшным и абсолютно безумным.

— Немедленно венчаться. — Он прижал к голени салфетку, чтоб остановить кровь. — Сухов, ленивая бестия, сюда!

Адъютант вбежал, будто все это время ожидал под дверью.

— Девку в часовню, — велел князь. — Священник на месте?

— Так точно.

— Свидетели ждут?

— Да.

По комнате распространялся отвратительный запах паленой шерсти и горелого мяса. Меня замутило.

— У нас минут сорок всего до прибытия парохода. Вели священнику как можно быстрее обряд проводить.

Он легко перехватил мою руку и заставил разжать пальцы, фруктовый нож упал, воткнувшись в паркет по рукоять.

— Огненная девка, — сказал его сиятельство с ласковостью, от которой хотелось в ужасе заорать. — Жена будешь, шелковая станешь, огненная Серафима.

Волок меня Сухов, князь хромал следом, описывая подробно, что и как именно он будет со мною делать еще до обеда.

— Слышь, живодер, — спросила я, когда он на минуточку умолк, — а почему в твоих хоромах нет никого? Явно же гуляли люди. Вкусно ели, много пили. Куда все подевались? Всех в каминах пожег?

Сухов толкнул меня в узенькую арку, за нею оказались ступеньки. Я споткнулась, проехалась по ним, упала на холодный земляной пол.

— Приветствуйте будущую княгиню Серафиму Кошкину, — раздалось над головой.

Я перевела взгляд от сапог князя, спускающегося по ступеням. Часовенка была забита народом. Тут было десятка полтора гусар, девицы разной степени одетости, молодые и не очень господа во фраках, я заметила даже бывшую горничную Натали, которая стояла под руку с каким-то болезненного вида старцем. Толпа оживленно скандировала «славься».

У алтаря застыл священник, молоденький, безусый. Происходящее ему явно не нравилось, но осуждающим взглядом по этому поводу он одарил почему-то меня.

— Ты не ушиблась, любимая? — развязно спросил князь.

Толпа загоготала, будто удачной шутке. Я лежала на полу, придавленная грузом стыда и бессилия.

Чьи-то руки помогли мне подняться. Я выпрямилась, с удивлением понимая, что единственной, кто проявил сострадание, оказалась Лулу.

— Спасибо.

Гризетка фыркнула, будто моя благодарность ее оскорбила и вернулась к своему старичку.

— Итак, господа, — князь жестом собственника обнял меня за плечи и повел к алтарю, — приступим без отлагательств. Всю эту ерунду про «кто против этого брака, пусть скажет сейчас или замолчит навечно», пожалуй, можно пропустить. Ведь мы все согласны?

— Да! — взревела публика радостно.

— Предположим, не все, — мужской низкий голос приглушил всеобщее ликование. — Я против этого брака.

Зорин спустился в часовню без рисовки, его лицо и движения излучали спокойную уверенность. Ротмистра Сухова, бросившегося ему наперерез, Иван свалил с ног одним резким ударом. Адъютант потянулся к ножнам, ругаясь.

— Не обнажайте здесь оружия, — вдруг ожил священник, — сие есть грех.

Князь смотрел на приближение Зорина с глумливым удивлением:

— Чародей? Чиновник? И что ты мне сделаешь, чиновник-чародей?

— Все. — Иван улыбнулся. — Я сделаю все любому, кто попытается причинить вред этой женщине.

Кошкин, прижав меня к боку, заглянул в лицо:

— Про твоего, любезная почти женушка, защитника, говорят, что-де силен он в чародействах. Проверим? Я-то почти уверен, что он в состоянии весь остров с землей сровнять, ежели припечет. Мои рубаки, — свободной рукой он показал на гусар, — ему тоже всенепременно кровь пустят. А дальше что? Я — князь Кошкин, мой род старинный, боярский. Думаешь, твоему чиновнику причинение вреда моей сиятельной особе с рук сойдет? На каторгу отправится в кандалах да без дара.