Андрей Дашков - Страна слепых, или Увидеть свет

Только фигура незнакомца, идущего в нескольких шагах впереди, помогает мне сохранять связь с реальностью. Если же он все-таки призрак, значит, я в полном дерьме. Он тащит меня за собой, поманив чем-то запретным. Или пустышкой за окровавленной дверью… Может, это и есть агония — видение бесконечных лестничных маршей, никуда не ведущих; чередование света и тьмы, отмеренных равными дозами; непременная тень рядом — то ли конвоир, то ли проводник — как будто нужна компания, чтобы сдохнуть! Нет, она нужна для другого: чтобы я не вернулся ненароком из страны мертвых в страну слепых. Где-то там, за пределами испорченного времени и распадающейся плоти, незнакомец сделает контрольный выстрел, вернее, выложит контрольную линию на холодном, уже ничего не отражающем зеркале, вдохнет ее и сотрет меня окончательно…

Он свернул с лестницы в коридор, устланный ковровой дорожкой, и я последовал за ним. Отсветы полуденного солнца остались за поворотом; все больше становился перевес в пользу темноты, но еще можно было различить картины на стенах: женщины в летних платьях возле большой воды, лодки, шезлонги, зонты, террасы кафе. С красотками соперничали только машины необычных очертаний, словно отлитые из огромных капель металла. Женщины выглядели примерно так же как те, что давно высохли между журнальными страницами, однако здесь, при странном тусклом свете, под шепот ветра и океана, на черт знает какой высоте над поверхностью земли, они казались мне прекрасными и хрупкими вымершими существами, которые чудом сохранились в пятнах краски, будто насекомые в янтаре, чтобы заставить меня сожалеть о том, как много я потерял, опоздав родиться во времена их безраздельной власти.

Но двери были куда важнее картин. Одинаковые и безликие, спрятавшие обещанное за мнимой упорядоченностью чисел, они напомнили мне о мальчишке с его домино, который остался в блоке D, и еще о том, что отдельные костяшки имеют значение, а их комбинации — и подавно. Стены разделяли пространство на части; двери превращали его в лабиринт. Я столько раз оказывался в тупике, что и теперь ожидал худшего: даже если когда-то существовал выход из лабиринта, то он давно замурован.

Остановившись перед дверью с номером 707, незнакомец обернулся и сказал:

— Пока ты не прострелил мне колено, предупреждаю: я не знаю, что там, за дверью. Сразу отвечаю и на следующий вопрос: может быть, знает тот, кто подбросил тебе ключ. Кто бы это мог быть, а?

— Хочешь сказать, это не ты?

— Нет, конечно. Я всего лишь слежу за тем, чтобы люди вроде тебя соблюдали здешние правила.

Один из моих «невидимых друзей» — конечно же, тот, который надеялся уцелеть, когда сдохнут все остальные, — был не прочь поболтать:

— И часто тут бывают люди вроде меня?

— Нет. Потому мне и нравится эта работа.

— Хорошо платят?

— Позволяют существовать.

— Немало.

— Рад, что ты это понимаешь.

— Так что там насчет правил?

— Первое и главное: не ломиться в двери, от которых нет ключа.

— А кто-нибудь пытался?

— Спроси об этом у Вика. Он расскажет… если вспомнит.

Мне даже стало интересно, чем и как остановит меня блюститель здешних правил, если я попытаюсь их нарушить. Но, скорее всего, это сделает уже не он. Лучше не проверять.

— Ну ладно. Что-нибудь еще?

— Не теряй времени. По тебе не скажешь, что у тебя есть пара лишних минут.

После этого незнакомец удалился по коридору в направлении, противоположном тому, откуда мы пришли. И снова мне потребовалось некоторое усилие, чтобы преодолеть искушение разом покончить со всеми правилами, выстрелив ему в затылок. И заодно покончить с проклятой болью. Остановила меня неизвестность — правда, совсем другого рода, нежели та, что ожидала за дверью номера 707.

Санта любил потрепаться и об этом — о неизвестности разного рода. Надо же, я вспомнил его именно тогда, когда появился веский повод усомниться в относительной ясности сознания, Она сменилась, как назло, странным и неприятным вывертом восприятия — внезапно все вокруг засияло слепящим ультрафиолетом. Я еще успел подумать: вот так и должно сиять безумие. Зажмурившись, пережидая нестерпимый блеск, я застыл, будто тварь на дороге в лучах фар. Это длилось, наверное, всего лишь несколько секунд, но мне показалось, что через мою голову протащили десяток полуразложившихся трупов. От каждого слова, произнесенного толстым евнухом, несло как из разрытой могилы. Сам он, затерянный среди ядовитых теней, распространял заразу неотвратимой гибели. И вдобавок Засевший В Печенках присвоил себе его голос: