Андрей Дашков - Страна слепых, или Увидеть свет

В самые напряженные моменты у меня, случалось, возникали дурацкие мыслишки, что, вероятно, было попыткой сбежать от неутешительной действительности. Вот как сейчас, к примеру. Я представил себе, что обезоружил и взял в плен всех известных мне здешних обитателей: Савлова, Пинк(а) Флойд(а), Лору, Амелию, таксидермиста. Из этих пятерых я, конечно, предпочел бы оставить в живых Лору, но как прикажешь парню, чтобы придержал своего сторожевого пса? Как объяснишь ему, что лучше ее не убивать, а использовать по прямому назначению? Нет, нужно срочно обзавестись стволами, чтобы самому спасать свою задницу и решать, что делать дальше. Тень — штука хорошая, но разве я мог быть уверен, что однажды ее чудовищный дробовик не окажется снова направленным на меня?

Между тем «хорошая штука» превратилась в черную сосульку, стремительно таявшую на ярком летнем солнце. Большая ее часть уже вытекла двумя похожими на щупальца спиралями через дверной проем. То, что осталось, сжималось с угрожающей быстротой. Тень поочередно напоминала перекошенную фигуру висельника, дергающегося в петле, пульсирующий цветок, втягивающуюся руку, сброшенную змеиную кожу, которая продолжала двигаться сама по себе, — и еще много чего, — но все эти мимолетные подобия, по-моему, только скрывали ее ускользающую сущность. Спрятанную, между прочим, в одной маленькой больной голове.

Я сунулся в коридор, готовый к худшему — Пинк Флойд мог(ла) легко избавить меня от моих иллюзий и смехотворных планов на будущее, если бы ждал(а) здесь с заряженной пушкой. Но он(а), видимо, решил(а) не испытывать судьбу. С его (ее) стороны это было вполне благоразумно, однако не означало, что сюда вот-вот не явится по наши с парнем души весь здешний «персонал». И тогда мне вряд ли светит дальнейшее лечение и отдельная палата. Поскольку эффект внезапности срабатывает лишь раз, следовало поторопиться.

Тень сократилась до размеров человеческой головы. Из глаз хозяина к ней все еще тянулись две темные воронки, втягиваясь в которые она ежесекундно меняла форму. Был момент, когда она смахивала на жутковатую средневековую маску с длинным клювом, затем сделалась похожей на морду черного пса с прилипшими к ней осколками зеркала. Сжавшись по вертикали, «морда» превратилась в нечто похожее на изогнутую костяшку домино со скругленными углами. Каждая фаза изменений была исчезающе краткой, но тем не менее запечатлелась в моей памяти, как фотография, которую я рассматривал потом, в спокойные минуты, и думал: «Да нет, показалось. Недоразвитый плод воображения. Этого не могло быть на самом деле».

Наконец парень вернул себе бабушкино наследство. Тень приобрела привычный мне вид темных «очков», закрывших половину его лица. Только пятно зеркальной проказы стало больше и почти полностью затянуло левое «стекло».

Двери конференц-зала захлопнулись, отсекая солнечный свет. Мы погрузились в искусственные сумерки с кровавым оттенком. Когда-то такое освещение называлось аварийным. Еще одно словечко, потерявшее смысл. Разве сохранилось хоть что-нибудь исправное? Да, сохранилось. В мотеле «Дрозды» — во владениях Красной Ртути, если верить Пинк(у) Флойд(у).

Черт, о чем я думаю?! Куда уводят меня проклятые мысли? Кто пытается меня задержать?..

Теперь все зависело от того, насколько быстро я смогу двигаться. И найду ли выход. Или сначала оружие. Или все-таки выход… если он есть. Я развернул кресло и налег на него всем телом — точно упал голым животом на колючую проволоку. Предательская слабость подкралась в самый неподходящий момент. Меня едва не вырвало желчью, поднявшейся к глотке, словно подскочившая в термометре ртуть. Казалось, пол накренился и выскальзывает из-под ног, а долбаное кресло, как назло, не катится и приросло колесами к месту. В глазах потемнело, поле зрения сделалось небольшим пятном с мутнеющими краями. Некоторое время я не видел ничего, кроме затылка мальчишки и его рук, судорожно рывшихся в мешочке. Он перебирал костяшки на ощупь. И не мне судить, были ли это сознательные движения или так проявила себя лихорадка фетишиста, почуявшего близкую смерть.

Потом меня скрутило по-настоящему, и, пытаясь хотя бы устоять, я целиком сосредоточился на собственных сапогах, которые попирали ковровую дорожку цвета запекшейся крови. Раздавленный болью, я все же проковылял полтора десятка метров, после чего катить кресло стало легче; дорожка кончилась — передо мной появились четыре цветные линии. Радужная иллюзия выбора.