Мика Ртуть - Ее высочество Аномалия [СИ]

Но добраться до дверей в парк они все равно не успели. Там снова что-то завыло, на сей раз обиженно и до крайности матерно, потом затрещало, темнеющее небо на миг окрасилось всполохом воздушного заклинания — и повисла мертвая тишина. Все замерли, даже любопытные кумушки замолчали и утонченно-обморочные дамы передумали лишаться чувств. Нельзя же пропустить столь интересный момент! Упырь, битва магов, и все это в присутствии кронпринца. Событие века!

— Что вы застыли? — гневно вопросил Люкрес и рванул к выходу.

И опять не успел. То есть почти успел пробиться сквозь медленно и недоуменно расходящуюся толпу к самым дверям, когда на пороге возник… еще один Брайнон, только не в белом мундире, а в черном. И с окровавленным женским телом на руках.

По залу разнесся дружный «ах!», кто-то все же упал в обморок, кто-то громко потребовал целителя. А Шу с сожалением подумала, что теперь ей не удастся послушать истории о маме. И наверное, ей должно быть жаль шеру Лью, но почему-то не жаль ни капельки. Может быть потому, что даже мертвая, она была сказочно красива. Алая кровь на алом платье, и алые пряди в снежных волосах, алые капли на снежной коже плеч и кружевных перчатках… только рана на горле портила весь вид. Алая, почти черная, раскрытая, словно второй рот. И ни капли жизни, ее душа уже отлетела в Светлые Сады.

За спиной второго Брайнона — то есть полковника Дюбрайна, конечно же, — беззвучно дергалось и разевало пасть нечто темное, зубастое, злобное и уже не опасное. Пойманный упырь. Или лич. Без разницы.

— Мередит… — прошептал Люкрес, делая последний шаг к дверям, и коснулся снежных, с кровавыми прядями, волос.

— Мой светлый принц, я не успел ее спасти, — полным горя тоном сказал Дайм и склонил голову перед Люкресом, так и продолжая держать тело огненной шеры на руках. — Шера Лью почти победила лича… почти… мне так жаль. Она сражалась, как истинный потомок Драконов.

— Ты сделал все что мог, брат мой, — преисполненным скорби, дрожащим голосом прожженного политика ответил Люкрес.

— Если бы я мог приехать раньше… Гибель шеры Лью — ужасная трагедия и невосполнимая потеря. Одна из сильнейших шер империи…

— И какой-то лич! Дюбрайн, откуда он взялся? Что за…

— …лич? Откуда лич? Что еще там прячется? Нам грозит опасность? Боги, надо бежать! Куда смотрит Магбезопасность?! — тут же послышалось из зала.

— Замолчите! — обернулся к гостям Люкрес.

Он был бледен, по виску стекала капля пота, глаза лихорадочно блестели, а на шее бешено билась жилка. Была бы Шу нормальной светлой, обязательно бы ему сочувствовала. И шере Лью тоже. Ведь, кажется, они любили друг друга? Или только играли в любовь? А, какая разница! Один из врагов повержен, а все прочее не так уж важно. Наверное.

— Мой светлый принц, я с вами! — она все же бросилась к Люкресу, молча проклиная роль влюбленной овцы. Не в того брата влюбленной.

— Воскрешение… воскрешение! Воскресите светлую шеру, ваше высочество! Явите светлое чудо! — послышалось тут и там, на Шуалейду дохнуло общей надеждой.

Вот тут Шу испугалась не на шутку. Оказывается, когда от тебя ждут чуда, нет, требуют чуда — это очень тяжело и страшно. Потому что когда выяснится, что чуда не будет, вся эта толпа обидится и разозлится. На нее, а не на лича. Потому что она, Шуалейда, заставила их надеяться — и разочаровала.

— Но я не могу… я же не Райна… ваше высочество, скажите им… — Шу уцепилась за руку Люкреса и попыталась выставить на пути сжимающей круг толпы воздушный щит.

— Попытайтесь, прошу вас, — обернулся к ней кронпринц. Он выглядел совершенно невменяемым. — У вас однажды получилось! Ну же, я прошу вас!

— Но… я… я попробую… — Глядя в его бешено горящие глаза, Шу отступила к Дайму, держащему труп. — Я не знаю…

— Воскрешение! Светлая, воскрешение! — неистовствовала толпа шеров.

— Тише! — поднял руку Люкрес, и толпа послушно замолкла. — Молись, молись же, Шуалейда! Сотвори чудо!

Проклиная про себя балаган в графстве Ландеха, Шу поймала полный веры в нее взгляд Мануэля Наба — и простерла руки над трупом Саламандры. Ни на что не надеясь, она призвала весь свет, который у нее был, всю творящую силу жизни и направила в безжизненное тело. Оно засветилось, поднялось на жемчужном облаке силы, ужасная рана на горле срослась, даже сердце забилось, но души-то в теле уже не было! И возвращаться она не собиралась.

А толпа тем временем благоговейно молчала и даже дышала в такт дыханию Шуалейды, словно став с ней одним целым.