Константин Соловьев - Холера

Холера потерла тыльной стороной ладони лицо, чтобы стереть с него дурацкую улыбку.

Их встреча в «Котле» не была случайной. Марбас стравил их. Умело, как крыс в решетчатом ящике. Ради чего? Выявлял слабейшую из его учениц? Хотел, чтобы две самоуверенные сучки, разочаровавшие его, проучили друг друга? Просто забавлялся?

Игра, подумала Холера. Для Марбаса, как и для прочих демонов его круга, это лишь игра. По неведомым правилам и на доске, которую ей никогда не суждено увидеть. Единственное, в чем она была уверена, по клеткам этой доски ползут куда более жуткие фигуры, чем отрезанные человеческие уши.

Ах, сука. С другой стороны… С другой стороны, это ничего не меняет, ведь так?

— Чего скалишься? — осведомилась Ланцетта, покосившись на нее, — Мне почему-то вновь захотелось съездить тебе по зубам.

Она выглядела как волчица, побывавшая в капкане и три дня уходившая от облавы, но даже крайняя степень измождения не избавила ее прищур от хищной колючей искры. Оказавшись в безопасности, празднуя победу, Ланцетта выглядела так, будто все связочки ее тела под истрепанным дублетом все еще напряжены до предела. Для нее это был не конец погони, всего лишь мимолетная остановка.

— Просто вспомнила, что мы с твоим папашей вытворяли третьего дня в амбаре. Не знаю, как сказать, но… На всякий случай попроси его вымыть рот перед тем, как он поцелует тебя на ночь.

Ланцетта не стала доставать нож, хоть ее рука и дернулась к рукаву. Вместо этого она смерила Холеру внимательным и совсем не волчьим взглядом.

— Я заметила, что у тебя почти все шуточки про папашу. Что, больное место?

Это не было похоже на приглашение к потасовке, напротив, голос ведьмы из «Вольфсангеля» звучал вполне миролюбиво, но Холера оскалилась в ответ:

— Не больнее, чем твоя разношенная задница!

Ланцетта равнодушно клацнула зубами, точно собака, поймавшая муху.

— Это твоя проблема, милочка, не моя. Помнишь, что говорил мейстер Касселер, наш лектор по Гоэтии? «Распутывая узор чар, мы ищем слабое место у демона, однако не стоит забывать, что он в этот момент занят тем же самым. И если у вас это слабое место есть, он не замедлит вонзить в него свое жало. И тогда, вероятно, с вами произойдет нечто очень, очень недоброе, а скорее даже нечто крайне паршивое». Рано или поздно ты найдешь такого демона, Хламидия. И, надеюсь, он навертит из тебя ремней.

— У тебя отличная память! — Холера изобразила искреннее восхищение, — Отличное подспорье для ведьмы! Не удивлюсь, если ты помнишь имена всех овец, которых твой папаша…

Ланцетта насмешливо цыкнула зубом.

— Ну вот опять. Что там такое с твоим папашей? Может, ты и не знала его вовсе?

Холере показалось, что в уголках ее сознания загорелись крохотные предупреждающие огоньки, похожие на горящие в углах пентаграммы свечи.

Я знала своего отца, ты, блохастая сука, подумала она. И действительно вспомнила его, хоть всего на миг.

Сладкое, как мёд, карамельное яблочко, которое отец купил ей на ярмарке в Гросенхайме.

Неисправный медный котёл с испорченным демоном, который отец тщился починить.

Прикосновение его руки, тяжелой и мягкой, тёплой каким-то особым внутренним теплом.

Его колючие волосы, приятно пахнущие горелыми листьями и свежей землей.

Его…

Хватит. Огоньки тут же погасли, погрузив воспоминания в темноту. Темноту, в которой лицо отца растаяло, мгновенно испарившись из памяти. Только на языке остался на мгновенье сладкий привкус.

— Я знала своего отца, — тихо произнесла Холера, не глядя в сторону Ланцетты.

— Да ну? И кем он был?

— Да уж не херовым флогистологом!

— Небось, герцогом, не меньше?

— Для тебя и жаба герцог.

Ланцетта покачала головой, мгновенно теряя интерес к разговору.

— Блудливая ослица.

— Фригидная шавка.

Славно поговорили. Холера мысленно усмехнулась. Глупо вымещать на Ланцетте изъедающую ей нутро злость. И уж конечно бессмысленно винить во всем мессира Марбаса.

Глупо упрекать демона за то, что он играет в свои игры. Ведь не петанг же, в самом деле, ему играть? Это так же глупо, как попрекать сфексов тем, что они живут по паучьим законам.

Если где-то в мире и есть самая большая сука, искать ее надо не в адских чертогах и не за пиршественным столом Вельзевула. Эту суку зовут жизнь. Это она стравливает хороших девочек друг с другом, заставляя их впиваться друг другу в горло, это она грызет тебя, как каленый орех, пытаясь разгрызть, это она неустанно придумывает новые пытки, чтобы проверить предел твоей прочности. Древняя, как звезды, безжалостная, как голодная гиена, циничная, как старый палач сука-жизнь. Когда-нибудь она сожрет крошку Холеру так же, как сожрала всех ее предков. Как сожрет потомков, если она будет недостаточно осторожна или подведут вытатуированные внутри матки сигилы. Как рано или поздно сожрет все сущее.