Яна Тулиша - Инквизитор [litres]

– Ты стал священником, – произнес он едва слышно в окружавшем нас гомоне чужих голосов.

Люди смеялись, играли на разных инструментах, пили, веселились. Я гордо посмотрел на отца.

– А ты сомневался?

Старик покачал головой. В его взгляде читалась безмерная усталость, и это раздражало. Мы не виделись больше шести лет, но он, казалось, и не заметил этого.

– Она была невиновна. Твоя мама. Она не была ведьмой, даже лекарем. Но Рафаэль все равно сжег ее.

Я молчал. Что мне нужно было сказать ему? Что мне жаль? Что я виноват? Что я исправлюсь и больше никогда так не поступлю? Ничего из этого я не чувствовал и не желал чувствовать.

– Но для тебя это не важно, я вижу. – В его единственном глазу блеснула злость. – Ты доверился этому дьяволу, стал его щенком, раболепствуешь ему.

Я все так же молчал. Старику нужно было выговориться, а священники для того и нужны.

– Скажи, Адам, почему? Почему ты все еще не видишь правды? Не откроешь для себя истину? Она ведь перед твоим носом…

– Я прекрасно знаю! – гневно воскликнул я. Самолюбию иногда тяжело сопротивляться. – Мне известно, что происходит.

Удивление отразилось на лице старика.

– Но тогда как? Почему ты все еще остаешься в церкви?

– Мне больше некуда идти. Церковь – мой единственный дом. – Я пожал плечами. – Там я под защитой Бога.

– Глупец! – Он нахмурился. – Дом можно найти где угодно, если уметь искать. А Бог… Не уверен, что он одобрил бы то, что творится в церкви.

Долгое время мы сидели молча, слушая пьяные завывания толпы. Отчего-то в этой таверне я чувствовал себя иначе. Ощущал себя обычным человеком, словно у меня был выбор, словно мне не нужно вечером возвращаться в церковь и вершить правосудие. Чего только человек не сделает ради самообмана. Ни у кого здесь не было свободы, права выбора, но эти люди все же умудрялись жить так, как им подсказывала совесть. Они не превращались в монстров и не вешались от отчаяния. Они были людьми.

– Я не могу винить тебя, – как будто стыдясь себя, сказал старик. – У каждого своя жизнь, свой выбор, не мне тебя судить.

– Выходит, и священники иногда ошибаются?

– Выходит, что так.

Он больше ничего не сказал, поднялся и ушел. Еще долго мне слышалась песня губной дудочки. И легкие, едва уловимые слова Надии:

«Все хорошо. Теперь все будет хорошо».

Отец простил меня, но семьей мы больше не были.

На следующий день его поймали. Спонтанно, без особых указаний он попался стражам за помощь маленькой ведьме. Я не знал, была ли это моя сестра или просто какая-то девчонка. Я был уверен лишь в одном: Рафаэль знал о нашем разговоре в трактире и не мог доставить мне удовольствие знать, что отец живет.

Когда его вели на плаху, он взглянул на меня в последний раз. В его взгляде я не увидел укора или вины, там ничего не было. Он покорялся смерти. Он был старик. Я дернулся в его сторону, но властная рука Рафаэля преградила мне путь. Он посмотрел на меня с упрямой решимостью, и я не решился больше сделать ни шага. В конце концов, моему отцу доставалась почти безболезненная смерть. Чего еще можно желать в старости?

Стальной топор, блеснув на солнце, опустился на несчастную шею, послышался хруст костей, брызнула кровь. Отрубленная голова упала с плахи и покатилась по дороге. Лицо залила алая жидкость, но единственный глаз оставался чист. Он смотрел прямо на меня, пустой, мертвый, не глаз моего отца. Меня передернуло, и я отвернулся. Я еще никогда не отворачивался на казнях.

Стояла жаркая ночь июня. Прошло несколько недель со смерти отца, я уже практически перестал о нем думать. Должно быть, мне полагалось чувствовать боль от утраты или хотя бы грусть, хоть что-нибудь. Но, видимо, когда убиваешь такое количество людей, смерти близкого человека недостаточно, чтобы пробудить тебя к жизни. Да и к тому же мы с отцом уже давно не были друг другу дороги.

Рафаэль наблюдал за мной все время, я чувствовал его ястребиный взгляд повсюду, каждое слово, произнесенное мной, подвергалось проверке, мне приходилось думать над каждым движением, каждым действием. Он приказал мне чаще ходить на проповеди в Круг. В этот раз я решил послушаться его. Страх говорил во мне, а долгое отсутствие Надии подвергало опасности мой разум вновь. Поэтому мне оставалось только согласиться на уговоры Рафаэля.

К тому времени я почти месяц не посещал подземелье. Здесь ничего не изменилось. Все те же мокрые холодные каменные стены, крысы, шныряющие под ногами, и затхлый запах. Здесь не было жизни, живыми заключенные выходили отсюда только для смерти, и облегчение читалось в их глазах.