Олег Говда - И королевство в придачу - 2

Гладиаторы, в отличии от меня, вопросами философии и геометрии не заморачивались. А скорее всего, просто не слушали, что им кричат, воспринимая ор трибун лишь как общий фон. Что-то вроде завывания урагана. Ухватив покрепче обеими руками свои косы, они стали продвигаться вперед, одновременно делая широкий взмах, будто покос вели. При этом стараясь держать туловище максимально отклоненным назад.

Шаг за шагом, дистанция между ними сокращалась. И хоть шли они навстречу один другом не лоб в лоб, длина косы компенсировала отклонение.

Когда соперникам оставалось сделать пару последних шагов, зрители затаили дыхание. Резко, все вдруг. И стало так тихо, что можно было расслышать тяжелое дыхание гладиаторов, тоже понимающих, что смерть вот-вот заберет одного из них. А то и обоих разом.

Скажу честно, я тоже затаил дыхание. Вообще-то, я человек мирный. Даже поединки боксеров не смотрю. Попрыгав на ринге пару лет, не могу глядеть, как молодые, здоровые парни калечат друг дружку в угоду зажиревшей, недобравшей адреналину публике. Тошно. Особенно, если знать, что ожидает чемпионов в будущем.

Но здесь проняло. Видимо, так действует присутствие смерти, уже раскинувшей полог над ареной.

— Давай! — вдруг проревел кто-то громко, буквально за секунду до того, как гладиаторы должны были оказаться на расстоянии длины косы.

В тот же миг один из гладиаторов резко сократил дистанцию, одновременно нанося рубящий удар на уровне пояса, и лезвие его косы достигло цели. Впиваясь в бок соперника. Почувствовав сопротивление, боец рванул оружие на себя, тем самым углубляя рану. Да какую там рану! Хорошо отбитая, вытянутая коса остротой не уступает скальпелю. Только прикоснись — дальше сама режет. Хоть траву, хоть живое…

Жуткий вопль, фонтан крови, и на песок, содрогаясь и дергая конечностями, упал не человек, а почти отделенные две части тела. Добить такое не наказание — милость.

Трибуны взревели в едином порыве, требуя то ли прикончить умирающего, то ли казнить победителя. На манеж полетели пустые кувшины и объедки. А в дальнем от нас секторе уже образовалась куча-мала. Возмущенные зрители кого-то сильно и зло били.

Все верно. Подлянка, она и в Африке подлянка.

Рев горна слегка утихомирил страсти. Хотя отдельные выкрики все же продолжали звучать. Победитель, понимая, что его судьба все еще не решена, опустился на колени и склонил голову. Зря. Вряд ли такая покорность судьбе прибавляла ему очков и могла вызвать снисходительность публики.

Так и вышло. После звуков горна на арену вышли учредитель и человек, стиль одежды которого говорил о профессии лучше любого мандата. Кожаный фартук и маска на лице. А для особо недогадливых палач держал обеими руками огромную секиру.

— Ваше решение, граждане славного города? — громко спросил учредитель. — Что заслужил победитель этого поединка?

— Смерть!!!

Я не ожидал такого единодушия. В конце концов, последняя подсказка была не многим хуже тех советов, что трибуны давали «слепым» гладиаторам с самого начала поединка. Видимо, учредитель тоже был несколько удивлен. Потому что переспросил:

— Уверены? Может, дадим ему возможность порадовать нас еще раз? Например, в бое со зверями?

— Смерть!!!

— Что ж, — ланиста развел руками. — Воля ваша.

Учредитель шагнул в сторону, повернулся вполоборота к палачу и махнул рукой. Секира оказалась не менее острой, чем коса, и голова второго гладиатора буквально слетела с плеч, сталкиваемая фонтаном крови, выстрелившей из перерубленной шеи.

Глава пятая

Ошибся господин Дарвин. Человек произошел не от обезьяны… Это хищник. Самый настоящий. Пьянеющий и впадающий в неистовство от вида крови. Как волк, режущий всю отару, хотя для сытости ему вполне хватило бы и одного ягненка. В беснующейся вокруг толпе не было ничего человеческого. Ни единого лица, одни только звериные хари и рыла.

Нет, ничего похожего с тем, как неистовство римских трибун представляют себе американские режиссеры. Смотрел я их новую версию «Спартака»… чуть не стошнило. Никто не заголялся, демонстрируя зад или перед, ровно как и женщины не трясли сиськами… По одной простой причине: в этом мире христианство еще не успело наложить ханжеского запрета на секс и первичные половые признаки. Соответственно обнаженной частью тела никого ни удивишь и не оскорбишь. Но хватало и того восторженного рева и визга, которым зрители встретили чужую смерть.