Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря [litres]

«Полюбился тебе отрок?»

Вода ясно видела все, что творилось у нее в душе.

– Да, – призналась Прекраса, хотя до того не признавалась в этом даже себе самой.

Как он мог ей «полюбиться» – он же князь, к тому же чужой, холмгородский! Где он и где она? Где солнце и где цветок полевой?

«Пусть будет по-твоему, – прозвучали в мыслях ее странные слова. – Возьму половину твоей жизни и ему отдам. Семь лет – тебе, семь лет – ему. Но нити спряденные не разъять, и нить у вас одна на двоих отныне. Где он, там и ты. В белом свете и в темной Нави…»

…Помня это предсказанье, Прекраса не удивилась, что Ингер полюбил ее и попросил себе в жены в тот самый день, когда впервые увидел. В те дни казалось, что семь лет – почти половина того срока, что она прожила на свете – это целая пропасть времени. Отвоеванная жизнь расстилалась перед ними, как бесконечная дорога, вымощенная солнцем. Поначалу это и была пропасть: первый год тянулся долго, дольше всех… Нет, еще длиннее были те два месяца, пока они ехали из Холм-города в Киев…

Нет. Самыми долгими были их первые дни вместе. Каждый день распускался в целую жизнь, полную новизны и счастья, свежего, как дыхание цветов в росе ранним летним утром. Она не может сказать, что берегиня ее обманула. Она достаточно получила в обмен на эти семь лет. Ингер стал частью ее самой, она не пожелала бы себе лучшей части. Не жалела о том, что соединенная нить утянет во тьму их обоих – зачем ей оставаться здесь без него? Для чего?

Они сидели, прижавшись друг к другу. Ингер молчал, радуясь, что жена успокоилась. И Прекраса молчала. Ей не убедить его, не открыв правды, а этого она не сделает ни за что на свете. Достаточно того, что она она сама семь лет живет, видя, как день за днем, час за часом утекают водой сквозь пальцы, как уже виднеются мокрые камни на дне источника… Вот-вот он иссякнет, камни высохнут и потускнеют. Ингер полон надежд, он верит в свои силы, видит совсем близко победу над недругами… Но судьба сильнее самого сильного. Единственное, что они еще могут сделать – это прочно обеспечить будущее сына.

Однако в этом Ингер, как видно, не сможет ей помочь. Это дело выпадет на долю ей одной.

Прекраса глубоко вздохнула, и грудь защемило от боли. Вот-вот Ингера поглотит черная пасть… Да разве после этого она сама найдет силы еще хоть раз вдохнуть?

Свенгельд ждал гостя в Радомиле – первом погосте, куда прибывало киевское полюдье, перейдя за Рупину. Он взял с собой всего полтора десятка отроков – более крупный отряд не вывести из Киева, не вызвав подозрений. Если Хвалимир задумал недоброе, то сумеет собрать хоть сотню, и Свену важнее была скрытность. Забрав себе право собирать древлянскую дань, Ингер лишил его права и охотиться в этих краях, так что Свен ничем не смог бы оправдать свое появление здесь, если бы об этом кто-то узнал.

Хвалимир доверял Свену не больше, чем Свен доверял ему. С вечера они кружили друг возле друга в лесах, засылая дозоры и разведчиков, как два волка, зачем-то решивших вступить в союз, прежде чем Хвалимир наконец решился явиться в погост, где Свен ему назначил встречу.

Весь год, кроме нескольких дней, когда здесь стояла дружина полюдья, погост был необитаем. Люди Свена, заняв одну из дружинных изб, топили печь с вечера, но к полудню она еще не прогрелась, из углов несло холодом и затхлостью. Свен сидел в бобровом кожухе, перед ним стоял жбан греческого вина, разведенного горячей водой с медом (Асмунд вернулся из Царьграда умельцем по этой части) и стояли две глиняные кружки. Рядом лежал каравай, куски жареной дичины, добытой по пути сюда, стояла берестяная солонка. Захочет ли Хвалимир что-то есть с ним за одним столом, Свен не знал, но хотел показать готовность к дружеской беседе.

Первым вошел Ярогость, помогший князю и воеводе договориться. За ним двое древлянских отроков, потом наконец Хвалимир. Свен медленно поднялся ему навстречу. Они не виделись семь лет, и за это время Хвалимир, тогда едва успевший жениться, заметно возмужал и стал мужчиной. Он окреп, русая борода стала длиннее и гуще, во взгляде прибавилось уверенности.

Однако, заметив, каким взглядом Хвалимир окинул его самого, Свен убедился, что произвел еще более внушительное впечатление.

– Будь жив! – Свен кивнул. – Садись. Хочешь – выпьем, не хочешь – не надо.

– И ты будь жив! – Хвалимир тоже кивнул и сел к столу; двое его отроков встали за спиной, через стол настороженно посматривая на Свеновых телохранителей.