Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря [litres]

Не в том беда, что берлога тесна, подумала Ельга, чувствуя, как гулко бьется сердце. А в том, что они оба, Ингер и Свен, – медведи.

К ночи подморозило. Если бы кто увидел трех всадников, пробиравшихся вверх по склону Киевой горы, то отнес бы их к посланцам Марены – выходцам из Нави, что в эту пору кружат близ жилья, несут людям страх, тоску, болезни и смерть. Кони осторожно ступали по застывшей грязи, прикрытой тонким платом мелкого снега. Всадники ежились под плащами из толстой вотолы, прикрывая лицо от ветра и чужих взглядов. Но никто их не видел: кияне давно разошлись по избам и легли спать. Лишь луна предзимья, желтоватая, будто нездоровая, равнодушно взирала с высоты.

У ворот всадники постучали – негромко, так, чтобы только дозорные услышали.

– Что за встрешный бес там колотится? – раздался с бревенчатой вежи над воротами недружелюбный, с примесью тайного испуга голос.

– Для воеводы вести от родни, – ответил один из всадников.

– Кто вы? – с вежи свесился десятский.

К счастью, это оказался Ольгер, по голосу узнавший Боряту Ярогостича. Ночных гостей впустили и проводили до воеводского двора. Там уже все замерло, в хозяйской избе спали.

– Что, срочное что-то? Будить воеводу?

– Нет, – Борята помотал головой. – Вести до утра обождут, а ты нас в тепло поскорее пристрой, намерзлись, как волки. Лучше ключницу разбуди, пусть даст поесть что-нибудь, хоть хлеба горбушку, а то скакали весь день, не евши.

Немедленного свидания с зятем Борята и сам не желал, предпочитая сначала отдохнуть. Зато когда его утром привели в избу, где Ружана кормила детей, а Свен собирался в гридницу, стало ясно, зачем он ехал ночью.

– Надобно нам было, чтобы ни одна собака нас в Киеве не видала, – пояснил Борята удивленной сестре и ее мужу. – Дело у нас тайное… Такое, что только на острове Буяне сыскать.

– Это что же? – Свен, охваченный любопытством, отложил уже взятый было кожух на бобре и сел на лавку. – Неужто еще кто помер?

В эту пору древлянский князь уже должен завершать гощение. У него мог выйти раздор с Лютославичами – тогда, конечно, Ярогость прислал бы к киевскому зятю за подмогой. Но Борята «печаль» по родным не носил и вид имел скорее возбужденный, чем горестный.

– Нет. А прислал меня к тебе… – Боряту явно распирало от важности порученного дела. – Сам князь Хвалимир прислал! – закончил он вполголоса, наклонившись к Свенгельду, хотя в избе были только домочадцы.

– Врешь… – с сомнением пробормотал Свен, но уже чуял: это правда. – И чего он хочет от меня?

– Повидаться хочет. Землей-матерью клянется, что зла на тебя не мыслит. А есть, значит, разговор.

– И я, стало быть, такой дурной, чтобы ему поверить? – почти спокойно ответил Свен.

Очень хорошо он помнил все, что связывало его с родом нынешнего малинского князя. Как семь лет назад приехал к Боголюбу, Хвалимирову отцу, чтобы уговорить отправиться в Киев, якобы за невестой, а сам тайком за три дня обольстил Боголюбову младшую жену. Как в Киеве опьяневших древлян взяли в плен, причем самого Хвалимира, почти не пившего, Свне успокоил деревянным ковшом по маковке. Как получил потом вести, что Хвалимир разоряет порубежные полянские веси, вызывая киевского князя на битву. Но больше им в ту войну столкнуться не пришлось: после битвы на Рупине Хвалимир где-то скрылся с дружиной таких же, как он, отчаянных отроков, не желавших мириться с поражением.

– Я поеду, а он меня в полон… – как о неизбежном, сказал Свен. – Тоже небось помнит, как его отца…

– Он при мне землю ел из-под правой ноги [32] Одна из самых сильных клятв. , что зла не мыслит, ни гибели, ни полона, ни бесчестья тебе! – заверил Борята. – Сказал, что былого не забыл, но нынче иное дело.

Свен помолчал, потом взглянул ему в глаза:

– А ты?

– Что – я? – Борята отвел взгляд.

– Не предашь ли меня, а, отроче?

– Не, – Борята хотел придумать какой-то достойно звучащий ответ, но ничего не пришло на ум. – Мы ж, Лютославичи, только тобой и держимся. Ты сгинешь – и мы за тобой.

– Ну-ка, – Свен оглянулся и нашел взглядом старшего сына, – Лютка, подь сюда.

Семилетний мальчик охотно подошел и вытянулся перед отцом.

– Вот, – Свен показала на него Боряте, – вот первенец твоей сестры. В нем кровь ваших пращуров, он имя ваше родовое носит. Клади руку ему на голову и клянись, что не предашь меня и его.

– К-клянусь… – Борята осторожно положил руку на мягкие волосы ребенка, будто боялся обжечься. – Клянусь, что мне так Хвалимир сказал, как я тебе передал. Что я знаю, в том не лгу, – не без сомнения добавил он, понимая, что знает-то самую малость. – Он еще сказал, тебе благодарен за поклон и предупреждение… ну, про Ингера, что сам в дань пойдет.