Ярослав Гжендович - Конец пути

Вот он, момент, когда глаза ее сужаются, а потом щупальце стреляет наискось и со свистом. Я делаю полшага, но наталкиваюсь на Фьольсфинна, который прыгает навстречу Фрайхофф, я отпрыгиваю, чтобы не упасть, а щупальце оплетает норвежцу предплечье и вязнет в сжавшемся кулаке. Вся его ладонь и предплечье закованы в членистую ледяную перчатку, что тянется до самого локтя.

— Быстрее, Вуко… — стонет он, а ледяная броня начинает исходить паром.

Фрайхофф каркает от усилия и ярости, безрезультатно дергая бич.

Я разворачиваюсь к ван Дикену, тот резко отводит руку и метает. Копье летит в мою сторону, поблескивая листовидным наконечником.

Это не слишком-то и тяжело. Вопрос техники, тренировок и рефлексов. Сперва нужно научиться обратному хвату. Древко ловим с большим пальцем, устремленным на противника, отшагнув правой ногой — ее нужно развернуть пяткой вперед. Потом движение бедер, оборот и бросок. Достаточно коллеги с палкой, пары свободных дней и немного мотивации. У меня мотивация есть. Некогда один идиот бросил в меня в упор копье и почти меня убил. Потому что я им пренебрег. Потом я тренировался долго и тщательно.

Это длится секунду. Перехватываю копье и мечу его назад, даже не задумавшись. А потом мы стоим, словно живая картина. Остолбеневшая Фрайхофф все отчаянней дергает бич; на руке у Фьольсфинна тает броня, шипя и выбрасывая клубы белого пара; отступивший на несколько шагов ван Дикен, проткнутый навылет, ошеломленно стискивает древко. Бондсвиф Оба Медведя, когда в него попало предыдущее копье, превратился в сварочный агрегат, но тут копье лишь слегка дымится. Он модифицировал его, хотел, чтобы я страдал. Вижу это в его глазах, прежде чем он начинает кричать.

— Вуко… — хрипит Фьольсфинн, а потом кричит, когда слой льда делается слишком тонким и поддается.

Фрайхофф дергает за щупальце, крутит им над головой. Я проверяю все этапы визуализации, которые вертятся в голове, пожевывая свою бесценную, полную фактора «М» сливку, и сплевываю в женщину косточкой.

Слышу громыхание, но вовсе не оглушительное.

Просто косточка от сливы переходит сверхзвуковой барьер. Фрайхофф отступает, все еще размахивая кнутом над головой, ее отбрасывает на несколько шагов, но она удерживается на ногах. Все еще стоит, вытянув руку над головой, бич выпадает на гальку. Она смотрит вниз, неуверенно поводя по своему пустынному плащу, по груди, где разливается темное пятно — но плащ и так красен. Разглаживает его и видит небольшое овальное отверстие. Черную дыру, в которую выплескивается пульсирующий поток крови. Смотрит на меня с недоверием, а потом принимается кашлять, а по подбородку ее течет струйка крови. Поднимает бессознательные глаза, раскачивается, а потом склоняется до своего бича — вернее, пытается, потому что видит, как пальцы ее удлиняются, вьются, как появляются на них листья, а потом она бросается наутек, неловко ставя ноги и покачиваясь, но не может убежать и на десяток метров, врастая в яловую черную гальку, а крепкая крона ее начинает шуметь на ветру.

Крутящийся щит из гальки рассыпается вдруг с грохотом, а Пассионария Калло падает и теряет сознание.

Фьольсфинн стоит на коленях, раскачиваясь вперед-назад, закусив губу, бледный, словно стена, и мне кажется, что сейчас он отправится следом за Калло.

— Прости, дружище, — говорю я, расстегивая штаны. — Но нет другого выхода. Так нужно.

А потом Фьольсфинн засыпает. Вдруг, словно после укола. Я остаюсь в одиночестве с двумя погруженными в летаргию и двумя трупами. Сажусь на берег моря, гляжу в волны и безуспешно ощупываю карманы в поисках трубки, кисета и огнива. Ничего. Значит, даже если бы я не отложил меч в Башне Шепотов, все равно проснулся бы на острове без него, а потому можно и не винить себя.

А потом я слышу скрип повозки, запряженной осликом. Сперва вижу его как огромную, светящуюся фигуру, встающую на фоне неба, но с каждым шагом, когда он ко мне приближается, гигант, шагающий по воздуху, превращается в тень, отбрасываемую в небеса небольшой фигуркой на козлах повозки.

Се близится одноглазый карлик.

— Ты вроде бы поставил на меня, — говорю я.

Он соскакивает на гальку. Таинственный отсвет бесследно исчезает.

— Поставил.

— Тогда дай мне что-нибудь попить. И чего-нибудь перекусить, тоже было бы кстати. Не помню, когда ел в последний раз.

Он разворачивает чистую тряпицу, доставая сухую бесформенную колбаску, похожую на болонскую, вяленый сыр, пару краюх хлеба, посыпанных крупной солью, и какие-то травяные перья, которые я готов считать местным соответствием лука. Рядом ставит пузатый, оплетенный лозняком кувшинчик.