Сергей Джевага - Когда оживают Тени [litres]

Я видел, как вздулись мускулы обоих. Как столкнулись взгляды – словно те же ножи, услышал, как заскрипели зубы и мелкие камешки под ногами. Фергюс надавил еще, а затем резко отступил, явно надеясь, что Олсандер по инерции качнется вперед. Но Мак-Кейн ушел в бок, и клинок вновь лишь царапнул по куртке, оставил длинный разрез.

Противники разорвали дистанцию и замерли. Но что меня обеспокоило – поэт тяжело сопел и обливался потом, вокруг глаз проявились темные круги. Офицер сумел не сбить дыхание и оставался относительно свеж.

Эффект неожиданности сошел на нет, сын гранда потерял преимущество. Сумел зацепить противника, но нанести сколько-нибудь серьезные раны не смог, а силы потратил. Давало о себе знать и похмелье, и переживания, и недостаток кислорода.

А ведь прошло полминуты боя.

Судя по эмоциональному фону, отчаяния поэт не испытывал. Раздражение – да, злость, азарт. И явно имел парочку интересных приемов в запасе. Но меня больше беспокоило непробиваемое спокойствие что Олсандера, что Симаса.

Скосив глаза, я посмотрел на младшего Мак-Кейна. Создавалось впечатление, что тот в принципе не следит за боем, о чем-то сонно размышляет и к чему-то прислушивается. Но взгляд почувствовал, посмотрел в ответ и слегка приподнял брови – дескать, что надо?

«Не твоя ли затея с засадой? – мелькнула отстраненная мысль. – Тогда чего ждут? Почему не нападают?»

Но ответа на вопрос я не получил. А через миг Фергюс снова атаковал. Вроде бы стоял – задыхающийся, изможденный, почти сдавшийся – и вдруг взорвался серией выпадов и комбинаций.

Короткий удар с подшагом, поворот, тычок под ребра… Дзан-н!

Обманный финт ладонью левой руки, размашистое плавное движение крест-накрест клинком, и снова короткий тычок, но уже в горло… Дзан!

Скрежет клинков, искры. Быстрая разножка, и кортик выпадает из правой руки поэта. И пока перехватывает пальцы врага, сомкнувшиеся на рукояти, левая рука подхватывает клинок в полете, направляет острие под мышку.

Мое сердце замерло в ожидании развязки, а дыхание перехватило. Все произошло слишком быстро, чтобы кто-либо сумел отреагировать. Финт великолепен, идеально реализован, хлесток, хитер. Чувствовалась школа. И Олсандер не мог избежать, ведь стоял неустойчиво, на пятках, со скованной правой рукой и левой, которой долго и неудобно тянуться, чтобы хоть как-то парировать. Да и не мог никоим образом увидеть выпад, ведь тот шел в слепой зоне.

Но увернулся.

Выпустил свое оружие, и ладонь Фергюса соскользнула с пальцев врага. Одновременно с этим офицер качнулся назад, падая, ударил левой рукой под ребра поэта, придавая и себе ускорение, и сбивая равновесие противника.

Вжих! – сказал клинок. Душераздирающе затрещала ткань, раздалось задушенное оханье. Олсандер упал на пол, но успел сгруппироваться и откатиться, подхватить свой кортик. А сын гранда отшатнулся назад, морщась и потирая бок. Еще больше сбил дыхание, устал, разозлился. Но тянуло и разочарованием: явно надеялся, что выпад станет последним.

– Верткий… т-варь… – просипел поэт, глядя, как встает на ноги враг. – Но… равно… зацепил…

И верно – коварный выпад не пропал впустую. Едва Олсандер поднялся, стала видна дыра на куртке, неглубокая рана между ребрами, обильно сочащаяся кровью. Но ни один мускул не дрогнул на лице офицера, выражение глаз не изменилось. Будто надел маску бесстрастности, действовал как машина.

– Я ведь… говорил… – с кривой ухмылкой сказал Фергюс. И показал врагу лезвие в крови. – Это… начало.

Сын гранда пытался выиграть время, перевести дух. Также старался вовлечь противника в перепалку, раскачать эмоционально, дабы тот совершил ошибку. Но не получалось. Офицер и бровью не повел. Продолжая стоически терпеть боль, медленно и осторожно перемещался по кругу. И, что меня тревожило, абсолютно не вспотел в отличие от Фергюса. По лбу друга катились крупные капли, стекало в глаза, лилось с кончика носа, рубашка липла к торсу. А старший Мак-Кейн даже дыхания не сбил.

Такое ощущение, что Олсандер проверял, на что способен враг. И если не играл, как кошка с мышью, то действовал максимально расчетливо. Лишь оборонялся, отступал и шевелил губами. Будто считал про себя.

А потом нечто в его глазах поменялось. Я хотел крикнуть, хоть это и против правил, предупредить. Но безнадежно опоздал.

– Ошибаешься, – холодно сказал офицер. – Твоя фора закончилась, Мак-Грат.

И в следующую секунду прыгнул уже он, превратившись в размытый силуэт, тень, сотканную из красного света и тьмы, неудержимо налетел. В сумраке молельного зала вспыхнули проблески клинков, зашипело, зазвенело. И двигался Олсандер гораздо быстрее Фергюса, как нож в механической мясорубке. Я запомнил как минимум три выпада без скрежета металла, внутренне сжался.